Поэтому я должен покорно следовать инструкции: позволить отключить себя.
Наверное, «бэшки» на Тетисе чувствовали что-то похожее. Заметно отличаясь от людей, они понимали, что, если их принимают как равных, это всё равно условность. Игра. Но никакая игра не может длиться вечно. Если тебя могут отключить, рано или поздно это сделают. Ты ничего не сможешь изменить. Невозможно уклониться. Бесполезно спорить, умолять, надеяться на милосердие — если ты смертен, ты умрёшь.
С самого начала я знал, что этим всё кончится.
Отключение.
Без звуков, без запахов, без цветов и без мыслей. Без всего того, что я так сильно люблю.
Глубокий сон без снов. Вечный полёт в бездну.
Потом я проснулся и лежал какое-то время с гудящей головой, пытаясь разобраться в ощущениях. Попробовал сесть — и новый приступ тошноты и слабости уложил меня обратно.
— Не дёргайся, рано ещё, — леди Кетаки сидела на краешке кушетки и внимательно наблюдала за мной. — Ты как?
— Как Бен и Стью, с ними всё в порядке? — Я прикоснулся к её руке. — Он их…
— Они в порядке, — успокоила она, и я облегчённо вздохнул.
И вздохнул ещё раз, когда понял, что помню имена своих охранников. Что всё помню.
— Больше ничего не хочешь спросить? — лукаво улыбнулась она, играя ямочками.
Я напрягался — и со второй попытки принял вертикальное положение. Перед глазами всё плыло, и зверски болели виски.
— А смысл спрашивать? Проф-Хофф, — прошептал я, — его чёртовы игры, — потянулся рукой к затылку, чтобы указать, но рука сама собой остановилась на полдороге.
— Молодец! — так же тихо ответила леди Кетаки, словно оценку выставила.
— Ещё бы! А… а остальные?
— Я не знаю.
— Значит, только у меня?..
— Я не знаю. Официально тебе поставили временный предохранитель, чтобы ты мог участвовать в операции по поимке маньяка. Стоишь ты прилично, польза от тебя есть — жалко расходовать! В любом случае после отключения ты впадаешь в кому и без посторонней помощи можешь погибнуть.
— Но это не отключение, — возразили и поднялся на ноги.
Значит, кома? Втайне от самого себя я верил во что-то подобное. Надеялся.
— Кто-нибудь ещё знает, что это не временный предохранитель? — тихо спросил я, пошатываясь, словно травинка на ветру.
— Только я и начальник охраны, который первым к тебе подбежал. Но он знал об этом с самого начала.
— А Внутренние Расследования?
— Он спал в ту ночь. И всё пропустил. Слушай, может быть, полежишь? — Глава Станции с любопытством следила за моими неловкими движениями, но мне уже было всё равно.
Лёгкий запах дезинфекции, тени на полосатых стенах, цветочные голограммы на столике — мне действительно нравилась здешняя девичья легкомысленность. Было в ней что-то живительное.
— Ну, если хочешь, тогда пошли, — леди Кетаки подхватила меня под руку, и вовремя, так как я уже начал крениться набок. — Народ должен видеть своего героя, — и она вывела меня из больничной палаты.
— А герой должен видеть свой народ, — пробормотал я, но шутка потонула в аплодисментах.
Перед палатой собрались все, с кем я успел поработать или просто пообщаться за последние полтора дня. Довольный Нортон, который то и дело оборачивался к стоящей рядом брюнетке с гордым: «Это я его привёз!» Операторши из координационного центра — они все порывались накормить меня печеньем собственного приготовления. Седенький майор Штольц в своей клоунской форме. Следователь из Внутренних Расследований с ясно читавшимся на лице: «Я тоже много чего успел сделать». Мой будущий противник по каратэ-у, подмигнувший с хитрым видом — мол, готовься к бою! И раскрасневшаяся Энджи с прижатой к груди ушастой шапкой.
Поскольку другая шапка пребывала у неё на голове, нетрудно было сделать очевидный вывод… О нет! Только не это!
— Мисс Кетаки, а можно? Подарок! Можно я ему это надену?
Пять секунд до ответа показались мне вечностью.
— Можно, — разрешила королева, довольная моей реакцией. — Когда будет в вашем отделе — можешь надевать это на него!
— Спасибо! — и Энджи повернулась ко мне. — И тебе спасибо, Рэй! За то, что ты… За Хитоми и других… И что теперь никого… — она смутилась и поспешно отошла.
— Хочу лавровый венок, — пробормотал я, когда мы наконец-то прошли сквозь ликующую толпу и остались в относительном одиночестве. — Венок и лепестки роз под ноги. И…
— Спокойно, мальчик, ты ещё не президент.
— Я и не мальчик.
Глава Станции пренебрежительно фыркнула.
— Меня-то уж не дури! У тебя отлично получается играть взрослого, но я-то знаю, что из пробирки тебя вытащили всего-то восемнадцать лет назад.
— Двенадцатилетним вытащили. Итого тридцать, — уточнил я, что вызвало у неё очередной приступ веселья.
— Хорошо, хорошо, уговорил! Тридцать! За проявленный героизм награждаю тебя выходным днём. Можешь взять его в любое время, когда разберёшься со всеми делами.
Это значит «никогда», но я не стал ей говорить об этом и лишь устало заметил:
— Не было никакого героизма, и вы знали об этом с самого начала. Три пальца на меня не действуют. Это не отключение.
Она остановилась, пристально всмотрелась мне в лицо и поправила чёлку, чтобы лучше скрыть знак на лбу.
— У него было оружие, Рэй. Если выстрелить из травматики с близкого расстояния в глаз или в сердце, то можно убить. У нас уже был такой случай. И ещё этот жуткий кол…
Я покачал головой и осторожно снял ресницу с её щеки.
— Нет, леди Кетаки, он бы не стал стрелять, пользоваться электрошокером или чем-то ещё. У меня есть кнопка и знак. Я — модель «A». Таких не убивают, а отключают. Три пальца и провернуть в любую сторону до щелчка. Убивать меня как человека — значит признать во мне человека. Сомневаюсь, что он был способен на подобное.
Она сдула ресницу с моего указательного пальца. Уверен, леди Кетаки загадала что-то совершенно несбыточное.
Для женщины, которая исполняет роль мужчины, который остаётся женщиной, она была чересчур романтичной. Идеалистка! Будучи человеком, который играет андроида, который прикидывается человеком, я целиком и полностью поддерживал её.
Никакого выбора. В конце концов, андроидом я стал три года назад, когда приняли Закон о Статусе. До этого я считался человеком, пусть и не помнящим первые двенадцать лет жизни. Впереди много времени — много новых законов и правил.
Orchidmantis так похож на орхидею, что уже не может быть чем-то другим. Но хотя богомол неотличим от цветка, он остаётся самим собой. Главное, не запутаться — быть не тем, чем кажешься, а тем, чем должен быть, и при этом не казаться тем, чем не являешься на самом деле.
