— И все-таки, прапорщик, — выслушав короткую лекцию, обратился я к Башуткину, — как вы тут оказались?
— Я был в отставке по ранению. Мне на учениях оторвало руку по локоть. — Прапорщик продемонстрировал мне кисть правой руки, затянутую в черную перчатку. — Работал курьером в нашем посольстве. А когда Александру Сергеевичу понадобился человек, знающий артиллерийское дело, я тут же и вызвался. Александр Сергеевич, царствие ему небесное, — Башуткин перекрестился, — даже оплатил мне операцию у доктора Норберта. Больно было страсть как, но зато теперь рука снова как живая. — В доказательство прапорщик дважды сжал и разжал правый кулак. — Меня восстановили на военной службе и отправили сюда с двумя пушками. Расчеты я набирал уже из казаков.
Я в очередной раз подивился находчивости и рассудительности покойного посла. И как такой человек мог буквально ушами прохлопать нападение? Непонятно.
Убыхи носили вести армии шерифа Али с все большими перерывами. Безумцы русские устроили гонку и неслись через пустыню с такой скоростью, будто за ними гнались все шайтаны, изгнанные пророком Сулейманом. Однако если от шайтанов они могли спастись, то от убыхов — нет. Те шли по следу русских, будто волки за подраненным зверем. И сбить их со следа не могли никакие жалкие уловки русских.
Цепочка вестовых убыхов тянулась уже от самой Месджеде-Солейман. Именно там завершилось путешествие русских. И самым интересным было то, что они въехали в ворота небольшой деревянной крепости, над которой висел желтый флаг с бурым медведем русских.
— Мы должны сорвать его, — произнес шериф Али.
Он не принимал участия в 93-й войне, как и большинство арабских шейхов и шерифов. Она миновала его. А потому вроде бы ничего не имел против русских. Однако их флаг над землей Леванта отчего-то оскорбил его до глубины души.
— Именем Аллаха, Милостивого и Милосердного, клянусь, — прошипел шериф Али через стиснутые от внезапно нахлынувшей ярости зубы, — я сорву эту тряпку и втопчу ее в песок.
Вместе с разведчиком из числа убыхов Али подъехал к самым окраинам городка. Они опередили армию на пару часов. Шериф хотел своими глазами увидеть то место, куда так стремились русские. Куда они неслись через половину султаната. Теперь можно было возвращаться назад.
Он развернул коня, на которого пришлось пока сменить более привычного верблюда. И вместе с разведчиком-убыхом вернулся к армии.
А ближе к полуночи в Месджеде-Солейман вошли его курды и редифы. Жители городка видели въезжающих всадников на лошадях и верблюдах через щели в ставнях и дверных проемах. И молили Аллаха, Милостивого и Милосердного, чтобы взоры новых незваных гостей не упали на их жалкие жилища.
— Мы атакуем их утром, — решил шериф Али, снова глядя на укрепления русских. — Сразу после первого намаза.
Они как будто выросли с первыми лучами солнца. Несколько сотен конных воинов стояли под стенами нашей невеликой крепости. Они замерли недвижимо. Лишь солнечные лучи поблескивали на стволах винтовок.
— Чего ждут? — протянул казак, дежуривший на вышке над воротами.
— Сейчас помолятся, — ответил ему я, — и пойдут в атаку.
— Ну да, — кивнул казак, поглаживая цевье «гочкисса», — у них завсегда так принято. Сначала молитву сотворить, а после людей резать. Но у нас имеется кое-что получше молитв. — Он почти любовно погладил оружие.
Я же мысленно прикидывал, сделали мы все возможное для обороны рудника, или, быть может, забыли что-то. Конечно, сейчас уже ничего не исправить. Однако если знаешь об ошибке, то можно искать возможные пути ее решения.
Еды у нас было вдоволь. Благо, рудник стал естественным ледником для хранения продуктов. Узнав о том, что на город надвигается армия шерифа Али, местные обыватели изрядной частью подались в бега. И потому с радостью продавали нам свои припасы по совершенно смешным ценам. Ведь монеты куда проще унести с собой, нежели десяток овец или кувшины с вином и маслом. Да и те, кто оставался, понимали, что их ждут грабежи от курдов, редифов и убыхов. Ведь они не привыкли считаться с чужим мнением. Они брали у слабого все, что хотели. А монеты намного проще спрятать, чем овец или кувшины с вином и маслом. Вот потому нам всем пришлось буквально вывернуть карманы, чтобы скупить как можно больше продовольствия. Ведь сколько продлится эта осада не мог сказать никто.
— Вашбродь, — отвлек меня от мыслей казак, дежуривший за вторым пулеметом, — а слышно что из Стамбула? Когда помощи ждать?
— Рано ты о ней заговорил, казак, — усмехнулся я. — Враг еще под воротами стоит, а ты уже о подкреплениях думаешь. Пока нам тут драться. И драться так, словно помощи и не будет никакой вовсе.
Казак помрачнел и снова уставился на толпу всадников внизу.
Вытащить и второй «гочкисс» наверх было моей идеей. И мне пришлось попотеть, чтобы убедить остальных в ее правильности.
— Поймите, — уверял я офицеров, — от пулемета тут, перед воротами, толку будет мало. Пока их не проломят, он и вовсе не сделает ни единого выстрела. А ведь у нас достаточно патронов, чтобы не задумываться об их экономии.
— Однако, — вполне резонно возражал мне есаул Булатов, — когда враг все-таки ворвется в крепость, его будет просто нечем остановить.
— Вообще-то, — заметил тогда Башуткин, — у нас есть еще «льюис». Но вот к нему как раз патронов не больше чем на десяток дисков. И самих дисков всего два. Его решено было использовать в самом крайнем случае.
— И когда же этот самый крайний случай, — тут же перешел в наступление я, — когда враг прорвался в саму крепость. Тем более что мы можем вести огонь из «гочкиссов» сверху. Бить прямо по головам турок, когда те окажутся по эту сторону стены.
Мы еще долго спорили. Приводили и отметали аргументы. Однако в итоге сошлись-таки на том, что оба «гочкисса» поставят на башне над воротами. А на фланге внутри крепости засядут двое казаков с «льюисом». И когда враг окажется внутри, откроют по нему огонь.
Мне тогда сразу вспомнились слова нищего попрошайки о штурме нашего посольства. О том, как казаки накрывали толпу фанатиков очередями из «льюиса».
Слова молитвы пронеслись над толпой конных воинов. Они сложили ладони лодочкой. Читали по памяти, закрыв глаза. Повторяли ритуальные слова и движения.
— Не проспите, — погрозил я на прощание казакам и спустился с башенки. Там от меня толку никакого — только зря лоб под пули подставляю.
Наконец слова молитвы закончились. И тут же толпа разразилась дикими криками. Наверное, нас осыпали оскорблениями. Но никому из казаков не было до этого дела. Ведь мало кто из них понимал слова, выкрикиваемые левантийцами.
