он не видел ни бурь, ни невзгод, не попадал под холодные ливни и не тянулся упрямо к свету, когда его стебелек был грубо смят пробегающим мимо мальчишкой. Как думаешь, что произойдет, если пересадить такой цветок из уютной теплицы на обычную грядку?
Я усмехнулся:
– Капец цветочку.
– Именно. Быть может, не сразу, но, столкнувшись не с тепличной, а с обычной средой, цветок обречен погибнуть…
– Или же стать как тот сорняк, что при желании может прорасти даже сквозь асфальт.
Шэд одобрительно на меня взглянул:
– Верно. Момент, когда цветок примет окончательное решение, кем ему дальше быть, уловить непросто. В ситуации, когда отчеты следуют лишь раз в пятьсот лет, выхватить первые изменения проблематично. Особенно если хрустальные лепестки были повреждены лишь с одного края и до поры до времени отражали свет так же, как и всегда.
– С Хого случилось то же самое? – предположил я.
– Его душа оказалась слишком хрупка для той работы, что поручил ему наблюдатель. Всю свою прежнюю жизнь он прожил, не видя грязи. Один. Без людей. Отстранившись от всего плохого и умышленно не видя зла, он годами взращивал в себе смирение, доброту и кротость, не понимая, что настоящее просветление приходит не в спокойствии, а в борьбе. Добро бесполезно, если оно не приносит пользы. Смирение бессмысленно, если рядом нет тех, кто старается вывести тебя из равновесия. Легко быть праведником, когда перед тобой нет ни одного искушения. Поэтому все это – ложные истины, Олег. И поэтому же в безупречно чистой душе Хого однажды появилась первая трещина.
Я нахмурился:
– Что же его так поразило в работе собирателя? Частые смерти? Боль и кровь, без которых люди обычно не погибают? Не так уж много народу умирает в своих постелях, тихо и мирно испустив дух от старости. Обычно их убивают болезни, травмы, несчастные случаи, а то и другие люди. Наверное, Хого было трудно увидеть все это воочию? И слишком сильно это зрелище выбивалось из той картины мира, которую он для себя нарисовал?
– Причин было много, – спокойно отозвался Шэд. – Тот, чью душу я сейчас читаю, знает лишь то, что сумел прочитать в душе самого Хого. А Хого далеко не всегда позволял себе быть откровенным. Особенно в последнее время.
– Погоди, – встрепенулся я. – Дай угадаю… Ошибка наблюдателя заключалась в том, что он не заметил в душе Хого первого дефекта. И ты тоже его пропустил, потому что душа была светла, а за ее ярким светом одной-единственной темной точки можно было и не увидеть. Та самая аномалия, про которую ты говорил, встречается редко и скорее всего не на Ирнелле, иначе ты бы проверил парня дополнительно. Но Хого оказался первым. Быть может, на Ирнелле он такой и вовсе один. Поэтому в итоге его утвердили. Хого с энтузиазмом взялся за новое дело. А потом, наверное, и помощников начал подбирать себе под стать?
– Да.
– Значит, все души на твоем столе, что сейчас больше похожи на некко, тоже изначально были безгрешными? – снова предположил я, чувствуя себя так, словно открываю Америку.
Шэд грустно улыбнулся:
– Подобное притягивает подобное. А Хого хотел для Ирнелла лишь самого лучшего, поэтому искренне верил, что и сборщики у него должны быть такими же безупречными, как он сам. И ему даже повезло найти единомышленников. Новые собиратели его боготворили.
– А со временем он настолько уверился в своей миссии, что принялся направо и налево творить понятное только ему добро? – тут же насторожился я. – Это ведь была его идея создать на Ирнелле уникальную расу?
– Вот уже и ты научился читать чужие мысли, – иронично хмыкнул контролер. – Но ты прав: идея улучшения вверенного им мира настолько захватила эту четверку, что в один прекрасный день они замахнулись на большее и решили улучшить…
– Человека?
– Хого показалось, что люди слишком несовершенны, – одобрительно кивнул Шэд. – Несмотря на то что он всеми силами стремился им помочь. И вот однажды в его голове родился план. После чего сборщики начали искать по всему Ирнеллу…
– …чистые души, – снова подсказал я.
– Да. Которым после благополучно установленного контакта было предложено поучаствовать в одном непростом, но крайне интересном эксперименте.
– Как мне это знакомо… – невесело улыбнулся я. – Готов предположить, что недостатка в добровольцах не было. Люди, воодушевившись благостным видом явившихся к ним сборщиков, охотно согласились проапгрейдиться, после чего на Ирнелле появились первые изоморфы. С этого же момента в мире начался маготехнический бум и наступила эпоха всеобщего благоденствия. Новые открытия, фантастические возможности, свободно пропускающая изоморфов изнанка, ставшая для первых «барьерников» прекрасным новым миром, который можно было исследовать и изучать хоть до посинения… Но как это обычно бывает, все хорошее однажды закончилось. А все потому, что главный благодетель захотел сделать… что? Какая еще великая идея пришла в светлую, итить его за ногу, голову Хого?
Шэд помрачнел и вернул хрустальный шар на стол.
– Ему показалось, что простого участия в делах верхнего мира уже недостаточно. С изнанки сборщики не могли ни во что вмешиваться. Только подсказывать, направлять, давать советы. Иногда. А мир хоть и улучшался, но, по мнению Хого, делал это недостаточно быстро. Поэтому в какой-то момент наблюдатель посчитал, что для большей эффективности сборщикам нужно присутствовать на Ирнелле во плоти.
Я недобро прищурился:
– И вот тогда он вспомнил про изоморфов?
Контролер бросил в мою сторону острый взгляд:
– Это было самое простое и логичное решение. Другие сборщики этого не подтверждают, но велика вероятность, что и на создание изоморфов Хого решился исключительно потому, что на изнанке ему стало тесно.
– И когда до самих изоморфов это дошло…
– Ему пришлось выбирать, как тому цветку, – или губить свои планы на корню, окончательно смиряясь со своей скромной ролью в делах этого мира, или же…
– …действовать быстро и решительно в надежде на то, что победителей, как говорят в моем мире, не судят?
– Верно, – тяжело уронил контролер. – Воспоминания этой троицы говорят, что Хого выбрал второй путь. И остальные это решение поддержали. Потому что видели: помыслы наблюдателя по-прежнему были чисты. Хого не хотел ничего лично для себя. А все, что его заботило, это судьба вверенного ему мира.
Я скривился:
– И сколько народу они успели угробить ради того «чистого и светлого», что напророчил Ирнеллу наблюдатель?
– У собирателей было несколько неудачных попыток вселения, после чего «барьерники» забеспокоились. Однако Хого это не остановило.
– Еще бы. Он же уверовал в свою гениальность! И вдруг – такой пр-р-ровал!
Шэд спокойно глянул на выползшие у меня из-под верхней губы клыки, но я успокоился так же быстро, как и разозлился.
– Дальше я, пожалуй, могу рассказать и сам. Сперва расстроившись, потом обозлившись, а под конец и осатанев от череды неудач, которые просто не могли не выбесить такого упертого и верящего в собственную исключительность придурка,
