приближался, Таа вдруг пожалел о своих амбициозных желаниях. В его жизни Минкерру был чем-то незыблемым, надёжным. И острая тоска, сдавившая горло, сейчас была сильнее прежних стремлений, сильнее даже жреческой мудрости о вечности духа, о новых встречах у Вод Перерождения…
Первый из бальзамировщиков снял пектораль и настойчиво вложил её в руки своему ученику.
– Тебе предстоит вести остальных. Ты сумеешь. Ты достоин.
– Нет, я не… Слишком рано, учитель!
– Учитель тебе давно уже не нужен, Верховный Жрец… Тише. За тёмной ночью всегда приходит новый рассвет. Помни меня таким, каким я был дорог тебе, – Минкерру чуть улыбнулся, и свет в его глазах на миг вспыхнул так же ярко, как в ходе ритуала посвящения… как когда-то, много лет назад, в Кассаре. – Ты всё сделаешь правильно, мой друг, – его улыбка стала мечтательной. – Хорошее путешествие, да…
Последние слова прозвучали чуть слышно. Сухая ладонь, лежавшая поверх рук Таа, дрогнула и соскользнула. Верный служитель Стража Порога ушёл к своему господину тихо и легко.
Таа судорожно вздохнул, прижав ладонь к губам, безмолвно оплакивая рэмеи, которого, как теперь казалось, не ценил достаточно. То, что ещё недавно представлялось мигом торжества, обернулось тёмной потерей, отяжелённой горечью стыда. Он торопил уход по-настоящему драгоценной для него души, вместо того, чтобы просто быть рядом.
Не желая надевать на себя пектораль Первого из бальзамировщиков, жрец склонил голову, прижался лбом к холодеющим пальцам.
– Я буду помнить, – прошептал он. – Ты знаешь, как много на самом деле значил для меня…
До рассвета он сидел рядом с телом Минкерру, не хотел уходить и на следующий день, но бальзамировщики пришли проведать Верховного Жреца. Таа сообщил им скорбную весть, в которую сам пока не верил до конца. Доверив заботы храма старшим жрецам, он удалился в мастерские, чтобы самому подготовить тело наставника к вечности. Кто донесёт весть о его назначении Владыке и бальзамировщикам Империи, Таа совершенно не волновало.
Душный ночной воздух был полон манящих экзотических запахов и таинственных звуков. Перебивая даже непрерывный гул и стрёкот насекомых, жутковато кричали ночные птицы – точно потерянные души, запутавшиеся в паутинах лиан. К их крику то и дело примешивался визгливый рёв больших южных кошек, деливших территорию и добычу. А некоторые голоса принадлежали каким-то совсем уж непонятным существам, представлять которых не хотелось – но они бродили далеко, не приближаясь к стенам. Познания царевича о местной живности были невелики – его интересы всегда лежали в другой области. И потому сейчас, пока он стоял в ночном дозоре, воображение рисовало самые разные формы, иные из которых к реальности отношения не имели вовсе.
Прав был отец, когда рассказывал об этих местах, но пока сам не увидишь – не поверишь. Джунгли действительно были огромным живым организмом, необъятным, древним, полным притягательных и жутких тайн. Сгинуть там было, наверное, даже легче, чем в песках Каэмит. Вот теперь Ренэф верил, что целое эльфийское войско бесследно пропало на южных границах континента, когда пыталось вторгнуться в Империю в обход. Многоликий хищник джунглей мог сожрать не только отряды, но и целые города.
Лес подступал к самым стенам гарнизона Кирма, пытаясь поглотить, прорасти сквозь, день за днём напоминая о том, что власть рэмеи и людей в этих землях была иллюзорной, временной. Местные знали джунгли, но побаивались и уважали их, блюли целый ряд загадочных обрядов, чтобы умилостивить духов. Ренэф подмечал случайные жесты, слышал обрывки заговоров. Но здесь его никто не собирался посвящать в местные традиции, а над незнанием посмеивались если не открыто, то за спиной так точно. В общем, он не расспрашивал, только запоминал то, что видел и слышал, а за защитой обращался к знакомым с детства Богам.
Привалившись плечом к стене, царевич вглядывался в темноту. Под высокими арками необъятных деревьев в сплошном сплетении зарослей ему мерещилось постоянное движение. Южный лес дышал, кричал на разные голоса, шептал на границе восприятия – завораживающе и вместе с тем пугающе, хотя в последнем Ренэф никогда бы не признался. Идея о том, чтобы бросить вызов дикому югу и выйти на охоту, не оставила его. Но только сейчас он, пожалуй, понимал, что может попросту не выбраться из царства духов Нэбу. Не всё можно преодолеть силой оружия, особенно если не знаешь законов.
Когда дозорный правее крикнул: «Всё спокойно!» на местном наречии, Ренэф невольно вздрогнул и запоздало откликнулся. Вспомнился последний обход Леддны, с Никесом и стражами. Его город, его друзья… Так далеко, и так давно. Но теперешняя жизнь царевича по-своему устраивала. Всё было просто и предсказуемо – утренняя побудка, изнуряющие тренировки, дозоры, отбой. Каждый день был похож на предыдущий, разноображенный разве что продолжающимся обучением.
Интриги, эльфы, тяжёлые решения – всё это осталось там же, очень далеко. И так легко было забыть о том, что он – царевич, а не просто солдат. А всё же нет-нет, да вспоминалось упоение битвы, вкус победы, ответственность за земли, вверенные его защите. Эти мысли Ренэф топил в усталости, полностью выкладываясь в том, что от него требовалось.
Здесь, в отдалённом даже по меркам Нэбу гарнизоне, граничащем с дикими землями, он не был и не мог стать своим – уроженец северных сепатов, непонятно зачем вообще приехавший. Простые солдаты, служившие с ним, не знали, кто он, и об Эмхет в целом имели весьма смутное представление. Старший военачальник Кушта, командир гарнизона, конечно, знал, но помалкивал и прилюдно никаких привилегий Ренэфу не давал. Это царевича тоже полностью устраивало.
Товарищи по оружию поначалу отнеслись к нему с насмешливой снисходительностью. Слава о могучих воинах Нэбу гремела по всей Империи – звериная мощь, непокорный нрав. А кто он был такой? Светлокожий тонкокостный слабак, который не протянет здесь и пары дней. Кушта только посмеивался в усы и предоставил Ренэфу самому показать, чего он стоит – знал, что гость сумеет удивить его солдат, а кого-то и поставить на место.
Ренэф и показал. Природное самолюбие разожгло азарт, хотя пылу ему и так было не занимать. Царевич прекрасно владел своим телом, только-только входил на пик своей силы, и где проигрывал в чистой физической мощи, брал умением. Из тренировочных поединков он чаще выходил победителем – проигрыши обходились слишком дорого. Насмешки он терпел с показным равнодушием, а гнев направлял на то, чтобы добиться больше от себя самого. То, что под горячую руку ему лучше не попадаться, здесь усвоили быстро, хотя Ренэф старался не нарушать правила.
Единственное, с чем он боялся
