— Пойдёмте, кириа, — прозвучал рядом спокойный голос. Я почти уже решилась отклеиться от Ульвара, как вдруг вспомнила о важном деле. Требовательно потянула мужа за платок вниз (я до него всё равно не допрыгну); он быстро сообразил, что от него требуется, и свой утешительный поцелуй на дорожку я всё-таки получила. После чего позволила доктору (совершенно седому мужчине очень преклонного возраста) себя увести, на всякий случай ни на кого из присутствующих не глядя. И так знаю, что они про меня ещё долго шутить будут, не хватало смутиться, с кем-нибудь столкнувшись взглядом. Мой муж! Хочу клятвы вымогаю, хочу целую при всех.
У меня нервы, вот.
— Завидую я тебе, Ульвар. Где ты только такую девочку отчаянную отыскал! Смотри, и ведь не боится совсем… Ты её не достоин, ты в курсе?
— Джино, завидуй молча, пока тебе шею не свернули, — буркнул всё тот же ворчливый русич. — Мы долго ещё тут стоять будем?
Но на этом месте мы вышли из зала. И мне запоздало стало стыдно: я ведь даже не попрощалась.
Доктор Файон оказался очень спокойным обаятельным человеком, и всю дорогу развлекал меня какими-то курьёзными случаями из практики и врачебными анекдотами, половина которых была вполне созвучна с анекдотами моего времени. Проводив меня до дома, проверил моё самочувствие, поощрил на принятие дополнительной порции успокоительного и заповедовал ложиться спать и не волноваться. Его бы устами да мёд пить!
Естественно, в одиночестве я не заснула. Промаявшись в одинокой пустой постели (с ума сойти, как быстро я привыкла к присутствию рядом большого тёплого мужчины, и как без него теперь было некомфортно!) по ощущениям вечность, а на деле минут двадцать, плюнула и вправду пошла в конюшню. Пустой дом казался каким-то особенно мрачным, да и тени в углах подозрительно шевелились, то и дело пытаясь встать и наброситься на меня.
Бьёрн меня с парой яблок, одеялом и подушкой встретил с удивлением, но благосклонно. Когда я устроилась в уголке, шумно обнюхал, обдавая своим тёплым лошадиным дыханием, но выгонять не стал. Под его тихое пофыркивание, всхрапывание и периодическое лёгкое притопывание, когда конь переступал с ноги на ногу или зачем-то постукивал копытом об пол, я уснула очень быстро. Наверное, потрясение сказалось.
Глава 15. Гости
Вот и сбывается все, что пророчится.
Уходит поезд в небеса — счастливый путь!
Ах, как нам хочется, как всем нам хочется
Не умереть, а именно уснуть.
В.С. Высоцкий, «Баллада об уходе в рай»
Её Величеству Императрице Ариадне было очень больно. Больно и страшно. Боль начиналась где-то внизу, и в ритме сердцебиения прокатывалась по всему телу. От окончательного падения в бездну отчаянья и истерики её удерживало только одно: сильная рука, прижимавшая маленькую Императрицу к давно знакомому до последнего волоска телу.
Муэто Перо Совы только на вид казался таким несерьёзно-тщедушным. Он тоже повоевал своё, только не в рядах гвардии или космодесанта. Его школой жизни была СВОРа, группа «Террор». Проще говоря, в молодости Император был очень талантливым диверсантом. Почему талантливым? Потому что выжил. Бездарности в таких местах не живут даже по очень счастливой случайности.
Он мог сколько угодно быть миролюбивым человеком, сторониться военных дел (тем более, у Ариадны их ещё надо было отобрать; если некоторые девочки в детстве любили играть в кукол, то эта женщина была из тех, кто выбирал солдатиков) и предпочитать им экономику, но при необходимости взяться за оружие делал это профессионально и без раздумий.
А ещё Перо Совы обладал весьма крепкими нервами. Потому что он ни на мгновение не отвлёкся, когда рядом, болезненно вскрикнув, пошатнулась любимая женщина; только машинально подхватил её свободной рукой, прижимая к себе.
И когда в центре зала вдруг возник Перун со своей светозарной секирой, и оную секиру с молодецким возгласом вознёс, среагировал Император, в отличие от замешкавшегося сына Тора, правильно: зажмурился сам и на всякий случай заслонил супругу. Вспышка молнии в относительно небольшом замкнутом пространстве — неприятное зрелище. Хотя бы потому, что ожог сетчатки практически гарантирован.
Только после этого, оглядевшись и оценив обстановку, консорт позволил себе отвлечься на личное. И едва не поседел прежде срока, разглядев совершенно белое лицо Императрицы.
Правда, паника оказалась преждевременной: абсолют абсолютов была крепкой женщиной. Поэтому, пока супруг, тихо матерясь себе под нос, при помощи кстати подоспевшего врача оказывал ей помощь, она сумела частично взять себя в руки. Чему поспособствовал заряд обезболивающего лекарства; сразу стало легче жить и думать. Не дожидаясь окончательного приведения себя в чувство, Императрица принялась командовать.
Она действительно очень испугалась, поэтому и начала организацию наведения порядка с поисков самых важных людей: тех, кому доверяла.
Ариадне было всего восемнадцать, когда не стало отца. И вообще больше никого не стало: только она — и огромная, увязшая в бесконечной войне Империя. Но тогда она нашла для себя выход, оказавшийся единственно правильным: довериться тем, кому доверял Владимир, и первым из этих людей был Ульвар сын Тора.
Полубог не был близким родственником Императрицы, но она прекрасно помнила, как терпеливо этот мрачный великан сносил попытки младшей из императорских детей покататься на нём верхом, и с какой снисходительной лаской к этому человеку относился отец.
Это теперь она понимала, что то отношение было очень нездоровым: не воспринимал Владимир ярла Йенсена как человека, и относился к нему не как к человеку, а как к страшному, грозному, но послушному и верному зверю. Да он, если подумать, таковым и являлся…
Но детские привычки — они самые сильные. И вот в такие моменты Ариадна вспоминала тех, кого помнила теплом по своему далёкому детству.
Например, алый егерь Мирогор Ковыль. Он уже тогда, в её детстве, возглавлял в первом секторе группу «Десница» СВОРы, и уже тогда выглядел именно так, как сейчас: светловолосый мужчина неопределённого возраста с неожиданно тёмными карими глазами, недовольным выражением лица и повышенной ворчливостью. Или тлатони (высший аристократический титул у тольтеков; всё тот же князь, иначе говоря) Тототл Чёрное Сердце, уже старый и очень мудрый тольтек, бывший легат третьего легиона «Гарпия».
Один только белый егерь и глава группы «Щит» первого сектора Джино Фармазотти был слишком молод для того, чтобы вписаться в эту компанию: он был ровесником Императрицы. Но всё равно пользовался её уважением и симпатией как за свой лёгкий жизнерадостный нрав, вполне характерный для романца, так и неожиданный для такого на первый взгляд легкомысленного человека цепкий острый ум. Кроме того, нынешнее событие лежало в его компетенции почти в той же степени, что и у Ковыля.
По счастью, все, кого находила нужным позвать Императрица, откликнулись, и на душе у неё стало гораздо спокойней. Да и первый страх уже прошёл.
Ольга была, наверное, единственным человеком, не сообразившим, кто именно совершил это нападение. Здесь не надо было думать: слишком уж специфический метод был применён. А, значит, лиепчи.
Этот вид был… странным противником. Наверное, потому что он обладал слишком похожим на человеческий обликом, схожим строением, близким химическим составом — и совершенно иной логикой.
Первые контакты с этим видом прошли очень мирно и успешно. У них даже мимика была похожа на человеческую, и поначалу этому общению предрекали большое будущее. Когда началась война, лиепчи не присоединялись к Альянсу, велись переговоры об оказании поддержки людям. А потом вдруг — бах! — оборваны все только начавшие налаживаться связи, исчезли все дипломаты, а к травле человечества присоединился ещё один вид. Как, почему, для чего? В чём была причина такой резкой перемены? Люди ломали головы до сих пор, но ответа на этот вопрос не было, даже пленные на удивление молчали. Почему-то выжать правду о диспозиции сил и состоянии армии было гораздо проще, чем это. Единственный ответ, который получали люди, был «вы не сможете понять» или «вам это не нужно».
