Жду пару минут, потом не выдерживаю – тоже мне чистюля выискался.
– Пошли, пошли…
Я замыкаю шествие, надеясь, что смогу расслабиться. В отсутствие Альдо, редкостного красавчика, изрядного подлеца и уникального истерика, это представляется вполне реальным. А скорого возвращения белобрысого ожидать не стоит. Скорее всего его выбросило на одну из первых завес. Но даже если и нет – на путь сюда ему потребуется несколько часов.
Терять сознание на верхней завесе не рекомендуется.
Особенно – от удара по голове. Временное исчезновение гарантировано.
И мы пьем чай, заваренный Лааном, – с корицей, имбирем и гвоздикой и, по желанию, с красным вином. Хайо подливает вина больше, чем заварки, и кипятком пренебрегает. Я таких крайностей не люблю, пью, как делает сам Лаан – пару столовых ложек вина, на два пальца заварки, остальное – вода. Не кипяток, немного попрохладнее. По мнению бородатого любителя чая, кипятком заваривают только варвары. А люди, мало-мальски смыслящие в чаепитии, пользуются слегка остуженной водой.
Сходимся мы с ним в одном – чай с сахаром пить нельзя. Это уже не чай и не сахар, а сладкая бурда. Впрочем, Хайо эти наши представления по барабану. Хотя вот кому бы пошло соблюдение всех правил чайной церемонии, так это ему. Темноволосого, скуластого и слегка раскосого Хайо легче всего представить в каком-нибудь чайном домике, облаченным в японские одеяния и с парой мечей, лежащих неподалеку.
Внешность порой обманчива – он дерется врукопашную, стиль борьбы некий смешанный. Он всегда готов рассказать, откуда тот или иной прием, но у меня в голове все это задерживается плохо. Да и искусство Востока Хайо вовсе не привлекает. Его основные увлечения – мотоциклы и парапланы.
Из сладкого – чернослив, нафаршированный грецкими орехами в меду, и шоколадные вафли, тоненькие и хрустящие. Тенник аж облизывается и на правах несправедливо обиженного дважды протягивает кружку за новой порцией чая. Обычно тенники не очень-то жалуют пищу людей. Да и крепкие напитки у них сугубо свои – на мой вкус, редкая дрянь. Но этот – из клана верхних, видно сразу. Они меньше отличаются от нас.
Допивая вторую кружку, я поворачиваюсь к нашей жертве и спрашиваю:
– И о чем же ты пришел говорить, камикадзе?
Мальчишка хмурится и, сложив губы трубочкой, всасывает чай. Натуральный беспризорник…
– Ну, как хочешь.
– Про метро.
Хайо закатывает глаза и тихо стонет. У меня тоже пропадает аппетит.
– Что с метро?
– Нужно чистить синюю ветку. Всю, повдоль.
– Ай, спасибо, хорошо, положите на комод… – напевает Лаан, усмехаясь. Нос у него уже пришел в совершенно нормальный вид – напрасно я думала, что сломан. На этом медведе все заживает, как на… допустим, на собаке.
– Хорошо, скоро займемся.
– Какое скоро? – заводится с пол-оборота ребенок. – Вы туда спуститесь, б… блин!
– Горелый.
– Что?! – Тенник поворачивается ко мне, в желтых глазах совершенно человеческого разреза, но без белков, пульсируют кошачьи зрачки.
– Блин, говорю, горелый. А также кочерга. Ядреная. Мы тебя услышали. Тебя кто послал, староста нижних?
Тенник аж давится вафлей от моей проницательности. Интересно, где достали такого молоденького мальчишку. И зачем. И с какой поры нижние вот так вот по-простому отправляют к нам курьеров с ценными указаниями. И кого звать на зачистку, дело грязное, муторное и неблагодарное. Много интересного принес малолетний когтистый тенник. Или я как-то проснулась в неполной памяти?
– Вот что, любитель блинов. Допивай чай и отправляйся к своим, скажи – все сделаем. На Альдо обиду не заковыривай. Он, конечно, сволочь – но он ветку чистить и будет, сам знаешь.
– Мне велели с вами пойти.
– Зачем? – Брови Хайо ползут вверх, скрываются под челкой, там и остаются. У него вообще очень выразительная физиономия, и рожи он строит мастерски. Сейчас на его лице написано горькое сожаление о том, что Хайо не позволил белобрысому обидеть тенника так, что тот смылся бы. Тенник, разумеется. Альдо мы как-нибудь переживем.
– Я слухач, – гордо заявляет мальчишка.
Я приглядываюсь к нему – тощий, долговязый, в затрепанной одежонке не по размеру. Возраст, конечно, не определишь, но по нашим меркам – лет пятнадцать. Мордочка с острыми чертами слегка чумазая, но очень симпатичная. Длиннющие нечеловеческие пальцы, когтей сейчас почти не видно, только самые краешки. Волчонок с кошачьими лапами. Забавная зверушка и живучая, на первый взгляд. Но тащить его на зачистку?
– Как тебя зовут?
– Кира, – отвечает тенник.
Повисает многозначительная пауза. Про Киру-слухача мы слышали множество легенд, баек и сплетен. Весьма лестных, надо сказать. Самого ни разу не видели – слишком деловой он был, не снисходил до нас. И уж никак в них не вписывался строптивый подросток вида «я начал жизнь в трущобах городских». А имена у тенников не повторяются – прописная истина.
И чужим именем назваться не посмеет никто.
– Да нет, не можешь ты быть тем самым Кирой, – лениво говорит Лаан.
– Я? Да, блин… – взвивается мальчишка, подскакивает, роняя кружку.
– Горелый. – Хайо усмехается. – Ну и куда с тобой таким идти? Дергаешься, как блохастый.
– Не верите – идите сами. – Кира вспоминает про профессиональную часть и садится, демонстративно медленно поднимая кружку и водружая ее на стол. – Вот я посмотрю, что от вас оглоеды оставят…
Меня пробирает дрожью, Хайо приоткрывает рот и так и застывает.
– Еще и оглоеды. Все лучше и лучше, – басит Лаан. – Радуешь ты меня, дитя городских джунглей.
– Ну а я про что…
– Ладно, Кира. Если ты не будешь драться с Альдо и вообще дергаться, пойдешь с нами. А сейчас – пойдем-ка со мной, пошепчемся, – говорю я.
Тенник покладисто идет за мной в комнату напротив студии. Сейчас это здоровенная, квадратов на сорок, гостиная. Кожаные кресла, широкий диван, всякая прочая европейского вида мебель, на стенах какие-то гобелены, икебана…
Я сажусь на диван, смотрюсь в зеркальный шкаф напротив. Круглая физиономия, длинные светлые волосы, джинсы и белый свитерок в облипку. Забавно. Черт лица мне не видно – далеко, но это и не самое интересное. Нос, рот, глаза на месте – и достаточно. Тенник усаживается рядом, вплотную, и кладет лапу мне на бедро. Рука горячая – чувствуется даже через плотную ткань. Поворачиваю к нему лицо – он усмехается, демонстрируя тонкие острые кошачьи зубы, наклоняется, прижимает лоб к моему виску.
Тепло. От него пахнет морской солью.
Не такой уж он и юный, слухач Кира. Я удивляюсь, как ловко он нас всех провел, притворившись мальчишкой. Или не притворившись – среди тенников есть и те, кто меняет не внешность, но возраст. Сейчас это – взрослый, уверенный в себе мужчина. Даже слишком, пожалуй, уверенный – рука уже у меня на плече, и пальцы спускаются по груди, а зубы прикусывают шею.
