От дальней стены кабинета отделилась тень. Амрина приблизилась к своему креслу и села в него. Опустила руки на подлокотники и переплела пальцы. Лицо её оставалось во тьме, свет лампы очертил лишь ухоженные бледные руки с длинными ногтями, покрытыми тускло флюоресцирующим лаком.
Тич тоже подошла к столу. Глаза уже привыкли к полумраку, девушка без труда нашла стул и присела. Руки на стол не положила, а спрятала под столешницей, тоже крепко сцепив пальцы. Она не желала, чтобы госпожа увидела её волнение. Впрочем, может ли кто-то хоть что-то скрыть от всезнающей Амрины, Тич была далеко не уверена.
Верховная молчала, и верная служительница её не решалась первой нарушить тишину, которая с каждым мгновением, истекающим в прошлое, давила на психику всё сильнее.
Голос вспорол тишину, когда Тич уже казалось, что она каменной плитой легла на грудь.
– Я призвала тебя, девочка моя, потому что лишь с твоей помощью моя жизнь… по-прежнему будет мне нужна.
– С моей помощью?! – Тич изумилась. Более чем. Если бы Амрина сказала, что ей нужна жизнь Тич, то и тогда она удивилась бы меньше. Хотя тоже удивилась бы, ведь эксклюзивность ЖИВОЙ Тич Эйлес Кены – неоспорима.
– Я что, неясно выражаюсь? – Лёгкое раздражение появилось в голосе Амрины, но, глубоко вздохнув, госпожа овладела собой и продолжила мягче: – Я надеюсь, ты не позабыла, что… многим обязана мне.
– Как я могу забыть, госпожа! Моя жизнь принадлежит вам, – не колеблясь, ответила Тич, испытывая абсолютную уверенность, что действительно отдала бы свою жизнь за Амрину. Девушка вскочила, порывисто присела, схватила руку правительницы и поцеловала.
– Не надо! – Госпожа рывком высвободила ладонь. – Вот это лишнее. Сядь и выслушай меня…
Сказав это, она, вопреки собственным словам, вдруг надолго замолчала. Погрузилась в себя. Наверняка обратилась к глубинам своего архива мнемо. Люди старших поколений, воспитанные в мире, где не было войны, постоянно обращались к мысленным записям. Молодёжь, хотя тоже в детстве получила средства управления мнемотехнологиями, по большей части предпочитала НЕ ЗАПОМИНАТЬ подробности. Меньше помнишь – крепче спишь.
Тич, на цыпочках возвратившись к своему стулу, не осмеливалась нарушать мертвенную тишину, вновь заполонившую кабинет.
Да, Тич Эйлес Кена действительно МНОГИМ обязана госпоже. Даже именем своим…
Траектории их судеб пересеклись в госпитальном коридоре. Два полных годовых цикла миновало после окончания кровавой бойни, позднее официально названной «Первая всепланетная война». Вполовину меньше времени прошло с момента возвращения из глубин космоса единственного выжившего бойца разведотряда Алексея Дымова, девушки по имени Амрина Ула Шуфс. Впрочем, в хаосе становления нового планетарного устройства мало кто вспоминал о той, самой первой, экспедиции к Чёрным Звёздам, в которую вскоре после окончания войны отправилась команда, набранная из бывших гладиаторов-землян и локосиан, тех, что быстрее прочих прониклись духом войны.
Результаты ТОЙ разведки, впрочем, до сих пор знают считанные по пальцам одной руки персоны. К числу коих относится и генерал-сержант Дворцовой службы, бывшая сиротка из военного госпиталя.
Три с небольшим цикла спустя после встречи в госпитальном коридоре первая воительница Локоса, зовущая себя уже Амрина Инч Дымова, станет Верховной правительницей новосотворённого Восточного Союза, одного из наиболее сильных государственных образований, на которые в череде малых войн раскололся некогда единый Локос. Воинственный дух Земли оказался заразным…
А тогда она была дочерью бывшего Второго семиарха. Инч Шуфс Инч, единственный из высших властителей старого мира, сохранил высочайший статус в безвозвратно изменившемся обществе.
Человек, сумевший успешно осуществить свой великий замысел, человек, с помощью воинственных землян взорвавший окостеневшую цивилизацию Локоса, разделял и властвовал. Обманом, хитростью, коварством сплавив «по домам» некоторых потенциальных конкурентов, наиболее харизматичных полководцев прошлого Земли, избавившись даже от военного гения будущего, предводителя восславян Святополка Третьего, с оставшимися землянами он либо расправлялся, либо приручал их… Попутно блюститель Второго Запредельного кшарха без жалости низверг, уничтожил либо выслал всех коллег по Семёрке, даже ближайшую подругу и верную союзницу, Шестую. Куратор Земли МНОГО ЧЕМУ научился у бывших «подопечных»…
До сих пор неизвестно, что с ним случилось в ночь тех суток, когда один за одним с интервалом в два-три часа исчезли все межпланетные и межвременные переходы. Их будто СТЁРЛО размашистым движением некоей всевышней ладони, и вдруг стало ясно, что застрявшее в здесь-и-сейчас настоящее Локоса, отрезанное и от прочих миров «восьмёрки», и от прошлого, предоставлено собственной дальнейшей судьбе. Тотчас разразилась первая из «малых» войн. С той ночи Второго семиарха никто никогда нигде не видел.
Года не прошло после вторжения землян и окончания Первой войны…
К той ночи: никто из разведкоманды Алексея Дымова ещё не вернулся обратно на Локос.
Дочь Второго семиарха, единственная возвратившаяся, отца на Локосе уже не застала. Или точнее будет сказать, что не застала в живых?
– Ро-о-ота, па-адъё-ом!!!
Голос у батальонного старшины Иванова не просто зычный. С таким голосом можно обходиться без мегафона, подавая команды в центре стадиона. С такой глоткой можно смело мечтать о дуэте с трубой, не пощадившей стены Иерихона.
Настоящий командирский. Генералы обзавидовались. Хотя старший прапорщик Иванов никогда не станет генералом. Ровесник века, в этом году он собирался уходить на досрочную пенсию, грядущие вскорости двадцать лет выслуги позволяли. Он мог бы остаться ещё на годичный контракт и «дембельнуться» в сорок втором, юбилейном. В год пятидесятилетия армии командование наверняка отвалит щедрые премиальные, но… У старшины Иванова горела душа. Какой-то добрый человек вбил ему в голову, что песенная эстрада спит и видит триумфальные выступления самого громкого солиста дивизионной самодеятельности.
– Лёх, слышь? – Ефрейтор Синенко, кровать которого располагалась дальше всех от входа, у самого окошка, сел вертикально и явил соседям по комнате мутные со сна зенки. – Ты последний пришёл? Чё, не мог дверь плотно притворить?
– Отзынь, Андрюха, – пробурчал Лёха, неохотно открывая правую гляделку. – Без разницы.
Рядовой Андреев, тоже Андрюха, кровать которого располагалась первой от входа, молча встал и задвинул дверь до конца, ликвидировав двухсантиметровую щель. Следующий вопль Иванова, игнорируя толстый экопластик, разнесся ненамного менее громогласно.
