До этого я никого никогда не убивал. Ну, если не считать животных на охоте, на экзаменах. Я прожил на Гаргайле больше двух лет и никогда не думал, что смогу убить гаргайлианца. А сейчас я даже не считал, в скольких попал.
Бой шел уже в здании. Но я видел только одно – флаг Империи над горящим главным подъездом вдруг метнулся вверх, затрепетал и вспыхнул. Поднялся урчащий рев восторга, и я стал стрелять во гаргайлианцев возле флагштока.
– Все, – сказал отец за моей спиной. Я подумал – откуда он знает, ведь он не видел, что флаг сгорел. А потом понял, что он говорит о документах. – Коля, хватит.
Я положил автомат на подоконник. И сообразил, что пальба и взрывы сменились отдельными выстрелами и просто шумом.
– Пап… – я не мог выпустить рукоятку «абакана».
Пальцы отца разжали мои.
– Все, – повторил он, и я, вскинув голову, увидел его лицо.
Отец усмехнулся и кивнул на кресло. Я отошел туда, поправляя рубашку, встал сбоку от мамы и положил руку на высокую спинку.
– Оленька, – он кивнул матери, – следи за детьми. Девочки, – посмотрел на моих сестренок, – все в порядке, тихо. Николай, – взгляд отцовских глаз обратился на меня. – Ну… ты все и так понимаешь.
У него никогда не было для нас, детей, особо ласковых слов. Собственно, больше он ничего и не сказал – вышел в смежную комнату, почти сразу оттуда щелкнул выстрел.
– Тише, – мама прижала хлопающих глазами девчонок к себе – на миг, отпустила и опять замерла прямо.
А я с усилием отвел взгляд от двери, за которой скрылся отец. И приказал себе не думать.
Первые гаргайлианцы ворвались через несколько минут. Их сразу стало очень много в кабинете – невысоких, в серой форме, с оружием в почти человеческих, но очень тонких руках. Они шумели, но не подходили, рассосались вдоль стен; щелевидные глаза пульсировали. Потом кто-то быстро заговорил, и я понял, что говорят о мальчишке и автомате. Собственно, кучи гильз, барабаны, цинки – все это не оставляло сомнений в том, чем я тут занимался.
Мама тоже поняла. Она встала.
Но этим дело и кончилось, потому что вошел сторк, и весь шум как отрезало.
Сторка можно спутать с человеком, когда он без формы. Но не в боевой форме. Честное слово, они слишком любят выделываться – глухой шлем с маской, похожей на утюг, оплечья – как крылья у их любимых летающих кошек… Красиво, конечно, но и смешно немножко. Дико, что все это в тот момент я и подумал.
Сторк поднял серебристо-матовое забрало и спросил:
– Где господин торгпред? – на русском, без малейшего акцента или запинки.
– Мой муж покончил с собой, – ровно ответила мама. – Его тело в соседней комнате.
Сторк представился, но я не понял, не расслышал, потому что все силы уходили на то, чтобы унять гул в ушах и сдержать слезы.
– Стрелял ваш сын? – это он опять спросил по-русски, как раз когда я включился в реальность.
– Я стрелял, – ответил я.
Сторк посмотрел на меня. В руках у него был бластер – пехотный сторкадский бластер, я даже название помнил, а сейчас вылетело из головы.
– Госпожа Лазарева, – сказал сторк, – вы и ваши дети с этого момента являетесь плененной собственностью Сторкада. Если у вас есть желание и возможность, эти, – он кивнул на гаргайлианцев, – помогут вам похоронить тело вашего мужа.
* * *
Крик не успел прорваться и перебудить всех вокруг. В жуть сна вплыла чья-то теплая яркая ладонь, и Лешка сел на кровати, тяжело дыша, но без тех мучительных стонов, которые сопровождали этот кошмар.
На кровати сбоку сидел парень одних лет с Лешкой. Дворянин – это было видно. Впрочем, тут, наверное, почти все дворяне. Лешка выжидательно посмотрел на него.
– Я над тобой сплю, – сказал парень. – Ты что-то такое видел во сне, что я проснулся. Ну и слез.
Лешка обхватил себя за плечи. Было почти темно, только над входом горела – далеко за кроватями – лампочка. Парень молчал, лишь откинулся чуть назад, в тень, его лицо стало невидимым.
– Отец погиб? Или все? – тихо спросила наконец эта тень.
Лешка открыл рот, но вместо слов, спокойных и взвешенных, вырвалось рыдание. Он наклонился вперед и закрыл лицо руками, ткнулся в постель. Только теперь, только сейчас мальчик понял отчетливо и ясно, как любил отца. И теперь его нет. Нет. Только теперь осознал он и то, что скорее всего никогда не увидит мать, и представил себе, каково ей сейчас. От этих мыслей и ощущений не спасало ничего, да и не хотелось спасаться, хотелось умереть. Он бы и умер, наверное, если бы не мысль о сестренках и не руки этого парня. Он осторожно помог Лешке сесть и необидно обнял. Подождал, пока рыдания сменятся тихими всхлипами.
– Только днем не плачь, крепись, ага? – сказал он негромко. – Днем младшие могут увидеть, девчонки, да и сторки… Днем надо быть очень сильным… Знаешь, как наши братья-англосаксы говорят? «Выбор аристократа – воплощать образец любой ценой».
– Ага… – Лешка всхлипнул в последний раз, судорожно задрожал и чуть отстранился. Хмуро спросил: – А ты… откуда?
Парень усмехнулся – было видно, как сверкнули зубы.
– Я сражался на Китеже. Такое скотство – мы же победили, а меня и Борьку… еще одного парня, вон он спит… нас схватили под самый конец, они уже удирали с планеты… Ну и попали мы сюда. А отец мой тоже погиб… Олег, – он протянул руку.
– Ле… – Лешку опять тряхнуло, он сглотнул и пожал ладонь: – Лешка… – помолчал и спросил: – Тут на полях работают?
– На полях… Ты завтра можешь не ходить.
– Ничего, я нормально… – и понизил голос: – А… бежать?
– Бежать? – Олег покачал головой. – Куда? Наши многие знают здешнюю планетографию. Так вот: космодром за триста километров отсюда. А у нас девчонки, малыши у нас. Твои сестренки – ты же их не бросишь? Даже если мы лагерь захватим – представляешь, какая встреча нас будет ждать и что с нами сделают?
– Не верю, что вы ничего не задумали, – прямо сказал Лешка.
Олег сощурился:
– Ха, с чего такое недоверие?
– Мы ж земляне, – Лешка тоже сощурился. – И, как говорят наши братья-англосаксы: «Лорду должно самому направлять свою судьбу!»
Олег ответил не сразу. Потер икры, откинулся назад, опершись на локти, закинул ногу на ногу, покрутил ступней.
– Тут датчики стоят, – сказал он вдруг. – Слежения. Только сторки в этих делах туповаты. Поэтому видят и слушают они не нас, а картинку со звуковым оформлением. Кто-то храпит, кто-то пукнул… Ну, да. Ну, задумали. Давно. Вылизали даже. Но не факт, что это лучший вариант. То есть, он лучший, потому что сторки нас не достанут скорее всего. А вот сейри… Это туземцы. Думаешь, что тут такая охрана халявная – стоят на вышках и зевают? Раб-гончие – это, конечно, раз, но мы и с ними кое-что придумали. А два – сейри. Сейри… – Олег вздохнул.
