– Здесь, – отозвался я.
– Его нельзя сбивать.
– Ты… это. Лежи спокойно.
– Его нельзя сбивать, – упрямым шёпотом повторил Константин. – Это химическое оружие. Даже если в плотных слоях… даже гремучим газом… Оно не сгорит. Это наследство. Мина из прошлого.
– О чём это ты?
– …перед войной. Страховка Сталина. Даже в Генштабе не знали. Разработка НКВД. Если победят Советы, то чекисты напомнят, что там, в небе, болтается. Если победит немец или ещё что, как сейчас – ни Советов, ни коммунистов… то и будет вот так: неопознанный объект, ракета… и вся Европа – в пепел, в прах… Его нельзя сбивать… Это бомба для цивилизации. Ох! Опять… опять!
И он снова закричал. Дико, страшно… и затих. Теперь было слышно только частое дыхание.
Потом кто-то заплакал.
– Прекрати реветь, – прикрикнул я на Лидию. – В его словах есть какой-то смысл?
– Проект «Красное облако». Мы думали, что так большевики прятали золото партии на случай неудачной войны и для восстановления подполья. Кто же знал, что тут выставка достижений двенадцатой лаборатории…
Уточнять, что такое «двенадцатая лаборатория», почему-то не хотелось. Вместо этого я вызвал Генерала.
– Ракета ушла, – самодовольно сообщил он. – Три-четыре минуты… встречайте.
– Отмените ракету, товарищ генерал. Неизвестное химическое оружие. Много. Очень много. Тонкая пыль. Чёрная. Прожигает даже через скафандр. У нас раненый…
– Отмена невозможна.
– Отчего же? Как-то же она наводится.
– На твою аварийку она и наводится. Ты же сам включил на «Кузнеце»…
– Теперь SOS передаётся не с «Кузнеца». Передатчик на мне. – Мне понадобилось несколько секунд, чтобы самому понять, что я только что сказал. – Во, блин! Это на меня ракета идёт.
– На тебя? – удивился Генерал. – Тогда выключай аварийку. Срочно выключай!
– И что будет с ракетой?
– На тридцати тысячах взорвётся. В соответствии с протоколом. На случай утери радиоконтакта.
– А с дирижаблем?
– Как Бог даст, – я физически почувствовал, как он перекрестился. – Это я тебе как генерал армии говорю.
– Вы это, – севшим голосом сказал я. – За детишками приглядите. И «Хаммера» им отдайте.
– Надумал в герои податься? Мы этот инцидент афишировать не будем. На улицу со своим именем не надейся.
– Я не для улицы. Я для людей… Не забудьте про нашу парочку. Они где-то в километре над поверхностью зависнут.
– Я уже поднял два вертолёта. Что-нибудь ещё? Просьбы, пожелания?
– Идите в жопу, товарищ генерал, – сказал я.
– Молодец, – ответил Генерал. – Уважаю.
Мне стало неинтересно. Я вернулся на частоту экспедиции.
Где-то там, подо мной, в глубине тесной кабины, стонал от боли Костя. Чуть слышно скулила Лида.
У меня было странное ощущение бездны. Чувство, что всё происходит как должно. В цепи событий последних суток не было ни одного, указав на которое я бы мог сказать: «Здесь! Вот здесь я мог поступить по-другому. Соскочить с подножки поезда. Сдать билет на самолёт. Пойти подземным переходом и не попасть под машину…»
Я глянул на манометр, закрутил вентиль подачи газа, а потом шагнул с крыши гондолы прямо в бескрайнее небо. Навстречу солнцу и свету. Навстречу стремительно рвущейся ко мне стреле бледно-голубой инверсии.
– Извините за собаку, Александр, – сказала Лида. – Она вцепилась мне в ногу…
– Как ты относишься к тату и пирсингу, Ли?
– Никак, – в её голосе удивление. – Чушь. Дичь. Блажь. А что?
– Да так, – сказал я. – Последняя ошибка…
Я представил себе взрыв ракеты. Представил мгновенное сжатие воздуха ударной волной. И расширение. Меня начал разбирать смех: похоже, если Страшный суд и состоится, то без меня. Вряд ли на такое важное событие пригласят облако мелкодисперсного аэрозоля. Зато я точно знал, ЧТО послужит центрами конденсации для миллиардов будущих снежинок. Белыми они, конечно же, не будут.
Но и чёрными их не назовут.
«Где же эта чёртова ракета? – подумал я. – Так ведь и разбиться можно…»
Армия – это то, что отделяет своё от чужого.
Армия – категория относительная.
Армия тем лучше, чем быстрее «чужое» становится «своим».
Устав Внеземелья. ИстиныЧёрная точка на противоположном, восточном берегу быстро росла и превращалась в человека, несущегося по глади залива в чёрном развевающемся плаще. Человек левой рукой придерживал шляпу-цилиндр с широкими полями, а правой бодро отмахивал отблёскивающим сталью посохом. Его трость лишь коротко соприкасалась с водой, но и этого мгновения было достаточно, чтобы человек, оттолкнувшись, стремительно скользил вперёд, будто по льду, поднимал посох и, спустя два-три десятка метров, вновь опускал его в воду.
Трость сверкала на солнце спицами велосипеда.
– Ходко, – одобрительно заметил Биток.
Леприца проследила за его взглядом и презрительно бросила:
– Шут гороховый! Уважающие себя наги уже заняли свои места.
Биток перевёл взгляд на скамьи нагов и убедился, что Леприца была права: к этому времени царик Лиаифа уже полностью материализовался в своём кресле. Сошки помельче слетелись ещё несколько минут назад. Так что тот, что «яко-по-суху», и вправду запаздывал…
– Достойный Клиффорт задерживается ввиду слабых сил. По понятным, впрочем, причинам. Он сейчас в заливе, будет с минуты на минуту, – Лиаифа мрачно обвёл взглядом притихший зал. – Что будем делать, наги?
– Пусть уходит, – сказал кто-то из второго ряда. – Он взялся за работу и не сделал. Позор. Теперь пусть выйдет на площадь в базарный день с непокрытой головой и стоит с утра до обеда. Что останется, пусть забирает с собой и уходит.
– Это Корнелиус говорит? – уточнил Лиаифа. – Тот самый Корнелиус, чей удел оплёван дьяволом? А сам достойный предпочитает судить добровольцев, вместо того чтобы самому прекратить безобразие?
Было слышно, как наги неодобрительно скрипят скамьями, оборачиваясь к незадачливому Корнелиусу. А тот, вместо того чтобы заткнуться, что-то недовольно забубнил.
Биток вздохнул. «Везде одно и то же. Если что наперекосяк – ищут крайнего. Свары, ссоры… Тоже мне проблемы!» Он по привычке ощупал языком пустоту на месте переднего зуба и провёл ладонью по своей фиолетовой плеши.
– Дурак этот Корнелиус, – прошептала Леприца в самое ухо Битоку. – Клиффорт приходится Лиаифе…
Биток с удовольствием вдохнул запах её волос, но счастье было недолгим:
– Кто позволяет себе слово, когда наги не смеют дышать? – грозно осведомился Лиаифа.
Биток съёжился. И было от чего.
Но Леприца не отступила.
