Многозначительно посмотрел на Алхимика.
Голоса приближались.
09
08
07
– Ну, вот… – проговорил Герцог. Взял за руку Пророчицу. Девушка была спокойна и вовсе не выглядела такой обреченной, как Герцог.
– Три… Два… Один… – прошептал Книжник.
Чего он ожидал с цифрой «ноль»? Грома небесного? Скорее всего, ядерного взрыва он бы не услышал, превратившись в лучистую энергию еще до того, как возникнет звуковая волна.
Взрыва не было.
Не было вообще ни единого звука.
Но был свет.
Вспыхнувший по центру площадки, на которой когда-то, очевидно, находился мощный прожектор, указывавший путь морякам. Книжник поначалу принял этот свет за вспышку – ту самую, в конце длинного туннеля, которую, как говорят, видят уходящие из жизни.
И только потом понял, что свет этот – обыкновенный, солнечный. Там, куда он смотрел, – уже взошло солнце. Разница в часовых поясах – пространство, воплощенное во времени.
Там, по ту сторону расступившегося пространства, высились суровые стены и башни. Те, что не спутать ни с какими другими стенами и башнями мира.
– Кремль! – выдохнул Книжник. – Это же Кремль!
Топот множества ног приближался – и уже пол под ногами дрожал под вражескими подошвами.
– Быстрее! – прокричал Алхимик. – Туда! Портал сейчас схлопнется!
И первым бросился в неизведанное. Книжник и сам не помнил, как преодолел границу между мирами. Сердце бешено колотилось, кровь гудела в висках, заглушая все прочие чувства. Он лишь успел обернуться и протянуть руку назад, чтобы силой втянуть за собой отчего-то оцепеневшую Пророчицу.
Но рука поймала пустоту.
Он еще видел огромные, совершенно спокойные глаза девушки. Но смотрел уже дальше – туда, где отчаянно дрались с напирающими врагами Герцог и Тридцать Третий.
И как всегда, стеной сдерживая натиск врага, бился за всех Зигфрид, по какой-то нелепой прихоти судьбы опоздавший на «последний поезд».
Видение медленно таяло в воздухе, пока не исчезло совсем.
Рядом, валяясь в пыли, смеялся и плакал старик, исполнивший свою самую заветную мечту, и уже скакали навстречу кремлевские ратники. Но вид родных стен и башен не радовал, и родной московский воздух имел привкус горечи.
Еще долго Книжник таращился в никуда и истошно кричал – как будто это могло что-то исправить:
– Зигфрид! Ну что же ты так?! Я вернусь за тобой! Я спасу! Ты только держись! Только держись! Зигфрид…
Нет ничего страшнее неизвестности. К смерти можно привыкнуть. К неизвестности – никогда.
Каждую ночь он просыпается от собственного крика. Он пытается спасти Зигфрида, а с ним Тридцать Третьего, Герцога, Пророчицу – и стонет от бессилия.
Если бы он знал, что друзья мертвы, – он бы смирился. Рано или поздно – все равно бы смирился. Время лечит – так говорят мудрые, и, наверное, они правы. Мертвых надо отпускать.
Но как отпустить тех, за счет которых выжил ты сам, – да еще вернулся домой, отняв мечту у друзей? Он знал, что не виноват, но ничего не мог поделать с этим мучительным желанием прийти на помощь тем, кто отделен от него временем и пространством.
Ему есть чем заняться. Князь принял его достойно и поручил составить обширный отчет о самой дальней вылазке из Кремля за последние две сотни лет.
Отчет он напишет. Но что дальше? Есть ли возможность вернуться в далекий Кенигсберг, к оставленным там друзьям? Даже если они полегли в той последней схватке – он хотя бы знал, где похоронен великий воин – и его единственный настоящий друг.
Зигфрид.
Алхимик работает над новой машиной, в надежде отыскать еще один вход в портал таинственной Розы Миров. Говорит, что времени на это уйдет немало.
Годы.
Ведь великий Алхимик снова стал обычным стариком, с самыми обыкновенными способностями. «Живой янтарь» с седого затылка осыпался в пыль при переходе – как это случилось и с Книжником. И писать об этом в отчете не стоит – сочтут за брехуна и безумца. Беспокойного семинариста и без того считают лжецом.
Потому что никто не может поверить, что человек способен увидеть и пережить все, что увидел и пережил недавний школяр, вставший на путь воина.
Но он не даст слабину. Он будет искать путь.
Нет, он будет искать множество путей – тех самых, что свяжут воедино некогда великую страну. Люди должны знать, что они – не кучка разрозненных племен. Они часть великого народа. И народ этот – часть человечества.
Нового человечества, которое, рано или поздно, возродится из пепла.
А пока он смотрит с кремлевской стены на запад – туда, где в полосе заката звенит боевая сталь.
Туда, куда зовет его боевое братство.
Туда, где обретают особый смысл избитые слова.
Мужество, честь, долг.
