Гореть Муром пока не спешил, но к тому времени, как Стас миновал раскинувшееся правее скопище лачуг южного района, окна уже заблестели первыми огоньками, вспыхивая и затухая меж деревьев, будто крошечные маячки. Небо заметно потемнело, все четче обозначая профиль луны. Сосновый лес постепенно перемешался с разросшимися всюду тополями, нанесенными, видимо, с многочисленных городских аллей, а скоро и вовсе сошел на нет, превратившись в чисто лиственный. Тополино-осиновая роща сделала крутой заворот налево и пошла дугой в обход пустыря, усыпанного строительным мусором. На дальнем краю этой серой маленькой пустыни, ощетинившейся острыми пиками колотых свай, виднелись темные, лишенные признаков жизни развалины улицы Жданова.
Чахлая, едва заметная на фоне битого кирпича и бетона растительность, с громадным трудом пробивающаяся к свету из-под мусорного саркофага, обвивала торчащие отовсюду ржавые штыри арматуры, цеплялась куцыми побегами, словно увечный, из последних сил пытающийся встать на перебитые ноги.
Стас решил, от греха подальше, не соваться на открытую местность, тем более что шагать по захламленному пустырю было отнюдь не легко. Железобетонные капканы терпеливо ожидали неверного шага, чтобы сдавить подвернувшуюся ступню промеж блоков, прихватить гнутыми стальными прутами, резануть стеклом. Да и черт знает, какую еще дрянь свозили сюда доблестные строители муромских фортификаций помимо лома. Лес обычно не слишком разборчив в выборе мест произрастания и с бывшими завоеваниями человечества церемониться привычки не имеет, берет свое тупым напором. Но не здесь. Этот пустырь зеленый владыка обошел стороной, будто побрезговал. А раз так, причина была веская. То, что не берет даже лес, лучше оставить в покое – эту простую истину Стас усвоил давно, еще когда бегал мальчишкой в компании знакомых пацанов с района на ВХЗ. Вэ ха зэ – три буквы, складывающиеся в полумистическую зловещую аббревиатуру, что манила к себе безмозглых малолеток, как говно мух. Стас после того случая не раз задавался вопросом: «Ради чего?», но ответа себе так и не дал. Возможно, все дело было просто в скуке.
Владимирский химический завод располагался на окраине старого города, на так называемых брошенных землях. Изрядно поредевшее за послевоенные годы население отступило к центру, без боя сдав матушке-природе едва ли не две трети городской территории. Сбиваясь в кучу, стремясь утрамбоваться поплотнее, владимирцы, подгоняемые бесконечными нападениями мародеров, отходили все дальше и дальше, оставляя один важный объект за другим. Укрепленные блокпосты – анклавы некогда полумиллионного города на враждебной ныне земле – создавались лишь вокруг наиболее значимых элементов рухнувшей инфраструктуры, тех, без которых город попросту не выжил бы. ВХЗ в число таковых, разумеется, не вошел. Громадный производственный комплекс, одно из градообразующих предприятий, бросили спешно. Ни о какой эвакуации оборудования и материалов речи не шло. Завод, по всем раскладам, ожидала стандартная для любого бесхозного объекта судьба – разграбление, запустение и, как логичный конец, полное уничтожение силами наступающей растительности. Но… даже спустя более полусотни лет этот покинутый людьми колосс продолжал держать оборону. Густой смешанный лес, обступивший Владимир со всех сторон и зажавший в зеленые тиски, доходя уже едва ли не до Золотых ворот, ВХЗ не тронул. Старшие ребята – пацаны лет четырнадцати – хвастали тем, что пробирались к самому забору таинственного комплекса и с придыханием рассказывали о его невероятной сохранности, абсолютно необъяснимой на фоне давно перемолотых лесом в труху окружающих строений.
В тот проклятый летний день, сразу после обеда, кому-то из пятерых малолетних долбоебов пришла в голову охуенная идея: «А пойдемте на ВХЗ». Решение было принято единогласно и безотлагательно начало притворяться в жизнь. Осознание некой таинственной опасности, конечно, играло на нервах, заставляя потроха сжиматься в комок от мысли о грядущей встрече с неизвестным, но мандраж только сильнее подстегивал к «подвигам». Да и как откажешься, если все идут? Занять вакантное место зачмыренного слабака, ставшее таковым после переезда в другой район патологического недоумка Саньки Сопли, никому не улыбалось.
От двора до вожделенного места назначения было часа полтора ходу: через малый рынок, дальше – свиноферма, а за ней самый сложный участок – дозорный пост на границе города. Пост этот представлял собой пару смотровых вышек, сварганенных из опор ЛЭП с укрепленными броней пулеметными гнездами наверху, да один бетонный дот. Летом от такого поста толку было мало из-за разрастающейся бешеными темпами «зеленки», которую не успевали прорежать. Два ряда вкопанных в землю рельсовых обрезков с натянутой между ними колючей проволокой, местами оборванной, серьезным препятствием назвать было тоже трудно. А за ними шел только лес, вплоть до самого забора таинственного и ужасного ВХЗ.
По возвращении домой с «героического» рейда Стас получил от отца такой нагоняй, что кожа на жопе едва лоскутами не сходила шириною в ремень. И за что? Ведь всего-то по лесочку прогулялся, в котором и собак не видали ни разу. Внутрь не заходил, постоял за компанию возле ворот, подивился целехонькому заводу, торчащему посреди леса, будто призрак из довоенной эпохи, и назад. Но скоро он понял, «за что». Через три дня понял, когда Мишка Ильин – самый смелый из горе-банды – умер, выхаркав наружу половину своих легких, а второй парнишка, имя которого уже стерлось из памяти прошедшими годами, тот, что стоял у Михи за спиной и через его плечо смотрел, как «атаман» теребит веткой загустевшую жижу в керамической ванне, ослеп, получив в довесок ожог верхних дыхательных путей. Еще Стас отлично запомнил, как визжала на похоронах Михина мать, рвя на себе волосы, и как посмотрела на него, десятилетнего пацаненка, когда первые комья земли разбивались о крышку соснового гроба. Этот взгляд безумных воспаленных глаз с опухшего лица навсегда засел в мозгу, будто спрашивая: «Почему ты не сдох вместо моего мальчика? Почему ты не сдох?!»
– Потому что не баран конченый, – ответил он на незаданный вопрос и сам удивился, поняв, что говорит вслух.
Мусорное озеро продолжало переливаться неровными бетонными волнами в свете набирающего яркость лунного диска, неумолимо приближая каменные «муравейники», растущие на горизонте. Вскоре показались и знакомые очертания универмага, а еще через некоторое время из-за столбов кирпичной трухи выплыл особняк Дикого.
«Вот сюда нам не надо», – подумал Стас и свернул налево, углубляясь в непроглядную чащобу, подальше от глаз внештатных сотрудников муромской горбезопасности, так нелестно отрекомендованных Коллекционером. Пробираться сквозь заросли тополиного молодняка, раздвигая собою ветки, норовящие хлестнуть по роже, было, конечно, не слишком комфортно, но привлекать к своей одинокой фигуре внимание ушлых ребят Александра Дмитриевича Прокофьева – уважаемого мужчины и истинного джентльмена – хотелось еще меньше. В том, что предприимчивые товарищи, крышующие южный район, вели дела с высочайшего позволения городских властей, Стас не сомневался, а история Коллекционера свидетельствовала и о совсем уж близкой, едва ли не интимной связи с администрацией. При таком раскладе Дикой со своими подручными, наверняка прикармливающие целую кодлу информаторов, могли бы оказать властям неоценимую помощь в поимке залетного стрелка. И если Буров не подрастерял хватки за последние пару дней, то Дикой наверняка уже был введен в курс недавних событий, до определенной, разумеется, степени.
