–Вообще-то… – Ив колебался. – Вообще-то, я… не знаю. Мне кажется, что здесь опасно.
– Мы примем меры предосторожности. Грит будет следить, и корабль, тот, маленький, оставим рядом. Чтобы, если что, быстро улететь оттуда?
– Думаю, – всё ещё колеблясь, уже соглашался Ив, – думаю, это можно сделать. Это будет неплохо, для всех для нас, мы слишком давно в космосе. Расслабиться не помешает.
Идею члены команды восприняли с энтузиазмом. Место выбирали все, и выбрали: роскошный белый пляж на берегу небольшого острова в океане, поросшего джунглями, с небольшой, но шикарной лагуной. Джунгли тщательным образом проверили на предмет крупных хищников, никого не нашли, и высадились на острове все, не оставив на Грите никого. Ив понимал, как они рискуют, но нельзя было в такой ситуации обделить кого-то одного. Он оставил себе прямую связь с Гритом, приказав кораблю следить за космосом и особенно – за Вэйхэ, и положился на судьбу.
И оно того стоило! Проведя необходимую чистку пляжа и лагуны, мероканцы установили силовые щиты, разбили пару пляжных шатров, поставили баллоны с холодными напитками, жаровни, выкопали яму для жаркого – никаких андроидов, всё вручную, – и, включив в челноке музыку, отдались веселью и безделью. Ив ещё напрягался немного, получая сигналы от Грита: метеорит в атмосфере, морское животное поблизости от щита, – а остальные забыли обо всём на свете, веселясь так, как умели, пожалуй, только мероканцы, не употребляя при этом ни капли спиртного. Пилоты играли в мяч – практически, один в один земной волейбол, – Асте учила Гэвэнто кататься на доске; Ош, который, оказывается, не умел танцевать и играть в мяч, умел зато божественно готовить мясо и рыбу. Ва взялась помогать ему в этом, пока все остальные развлекаются, а Анна сидела между ними и Ивом, и общалась со всеми сразу.
– Вот если добавить стружку корня т’ве, – Ва, как обычно, всё про всё знала и всё умела лучше всех, – будет офигенный вкус!
– Замечательно. – Соглашался покладистый Ош. – Но стружки-то нет. И как быть?
– В смысле?
– Как ты думаешь, станет кто-то это есть?
– Ну, мясо всегда мясо, так ведь?
– Ты такой камень у меня с души сняла!
– Да ну тебя! Ты смеёшься!
– Ни боже мой. Никогда.
– Ты смеёшься! – Ва не обижалась на Оша нисколечко. – Ты, в самом деле, не умеешь танцевать?
– Нет. Лорду неприлично кривляться. Артисты показывают под музыку всякие трюки, ну, и женщины – Артистки, хм… стоит посмотреть, если ты мужчина, конечно. Особенно, если она это делает у шеста. Я в раннем детстве хотел стать гимнастом.
– Представляю, как тебя за это желание ваши дамы позорили! Ай, не мотай головой, я-то знаю ваших дам!
– Я мотаю в том смысле, что не представляешь.
– А-а! Ну, да. А как вы расслабляетесь?
– Я плавал.
– Тоже ничего себе расслабон!
– После наших тренировок двигаться не тянет. – Они с Ва, не переставая трепаться, (в процессе чего Ош ещё успевал прижать к себе Ва, полушутливо, полувсерьёз), так слаженно и даже красиво занимались приготовлением мяса, что смотреть на них было одно удовольствие.
– А что такое барабан?
– Это определённый набор движений под барабан. Только входишь в этот ритм, как он меняется, становится рваным, совершенно непредсказуемым. А ты должен успевать, иначе получаешь по ногам, да больно так – до сих пор помню. Получишь пару раз, и на ногах синяки, а то и вывих, а ты прыгай, пока время не выйдет.
– Жуть!
– Угу.
– Давай, подержу, пока поливаешь… Ух ты, Ош, ты такой секси! Анна, правда ведь, он секси?
– Осторожнее с такими словами и телодвижениями, я ведь мутант.
– Ты пусенька, я тебя не боюсь.
– Секси, пусенька – да я скоро возгоржусь!
– Ты снова смеёшься надо мной! – Восторженно смеялась Ва. – Ты, бессовестный! Я тебе леди, или где?!
– Ну вот, то пусенька, а то бессовестный…
– Одно другому не мешает. – Подмигнул ему Ив.
– Вот, попробуй. – Ош протянул на двузубой вилке исходящий соком кусок готового мяса, и Ва осторожно и немного картинно сняла его крупными белыми зубами. Подышала, промямлив сквозь него:
– Горячий!!! Ох, вкуснятина! Ош, ты разбиваешь мне сердце!
Веселясь, они совершенно не замечали Кейва, который сидел немного в стороне, один, делая вид, что наблюдает за игрой. Поведение Ва было острым ножом ему в сердце. Символическое бикини и прозрачное кортианское парео демонстрировали её фантастические формы, так сказать, без купюр; внешностью и статью она не уступала красивой, как статуя, Анне. Скрученные в небрежный хвост пышные кудрявые волосы открывали стройную длинную шею и прекрасные точёные плечи, на смуглых руках, даже на вид упругих, блестели кортианские браслеты и цепочки из серебра, золота и кораллов; браслеты были на щиколотках, и на тонкой талии блестела платиновая цепочка с камнем в виде слезы ярко-голубого цвета. Бюстгальтер, бело-бирюзово-синий, так искусно и сексуально обнимал её высокую пышную грудь, что совсем без него, наверное, было бы даже не так вызывающе и не так красиво. Парео она завязала на бедре таким убийственным узлом, что он один способен был вернуть потенцию дряхлому старцу. Яркие цвета оттеняли от природы очень смуглую, позолоченную загаром кожу и притягивали взгляд – и пилоты, и Тайнар, и даже Ив, не скрываясь, любовались высокой Волчицей с осанкой королевы и формами богини. Но только Кейв так яростно страдал при этом. Она вела себя, на его взгляд, совершенно разнузданно, даже развратно: прижималась к Ошу, обнимала, позволяла обнимать и прижимать себя, и говорила такие вещи!
– Ты такой Пуся на ощупь, Ош, так бы тебя и затискала! Гладенький, твёрденький, офигеть!
– Всю жизнь мечтал об этом.
– Не против?
– Я что, больной?
– Я от тебя без ума!
– Смотри, поверю. И сердце моё разобьётся.
– Что ты! С твоим сердечком я буду бережно-бережно. Иначе Ив и Анна меня порвут, да?
– Легко! – Фыркнула Анна.
– Мясо готово! – Громко оповестил пляж Ош. Пилоты потянулись к жаровне, запыхавшиеся, довольные, в блестящих крупинках песка на разгорячённой коже; сразу стало тесно, шумно, сверкали улыбки, капал мясной горячий сок, и кто-то громко реагировал на это, но больше было смеха. Тайнар, оттесняя Оша, обнял Ва, требуя, чтобы она и его назвала пусей; та хихикала и притворно толкалась. Кейв поднялся и пошёл к воде. Его ломали и мучили самые противоречивые, неопределённые и бурные эмоции и чувства. Он определённо ненавидел Ва, и в то же время ему мучительно хотелось её внимания. Кажется, он возненавидел Оша – во всяком случае, осуждал его за некинтанианское поведение и поощрение разврата. Обижался на Анну и Ива, которые тоже поощряли это безумие. Совершенно точно ненавидел себя за то, что происходило в нём самом. Когда Ва тискала Оша, он не мог не думать о том, что он ничуть не хуже, и не представить себя на его месте – и от этого его переполняли возбуждение и ярость, и стыд за самого себя. К Ва он не чувствовал ни симпатии, ни уважения, как человек, она для него не существовала – это была только эротика, только желание.
Зайдя по пояс в воду, он боролся и с желанием, и с яростью, и с эротическими видениями, в которых то Ош был с Ва, то он сам, причём грубо, даже жестоко. Его знобило и бросало в жар, и больше всего на свете он боялся, что кто-нибудь поймёт его состояние. Анна звала его, Ив и Ош – тоже; он отвечал, что не хочет есть, холодея от страха: сейчас кто-нибудь подойдёт и всё увидит… Если кто-нибудь приблизится, – решил про себя, – поплыву в море. Лучше морскому ящеру в пасть, чем этот позор!
Хвала небесам, никто не подошёл. Кейв, воспользовавшись тем, что все отвлеклись, спрятался в катере, лёг, свернувшись в клубок. Анне сказал, что скверно себя чувствует, и она попросила его обследоваться. Он пообещал, молясь про себя, чтобы она к нему не прикасалась. Обошлось. Вот только Ив, кажется, что-то понял. Он оказался слишком наблюдателен и умён – чего нельзя было сказать на первый взгляд, слишком красивым и мягким он казался поначалу. От внимательного взгляда его тёмно-серых глаз не укрывалось ничто; он успевал увидеть малейшую тень на лице собеседника и правильно растолковать её в доли секунды. Он понял, что происходит с Кейвом, хоть и не до конца, и понял причину – впоследствии он больше никогда не старался сталкивать его и Ва, ничего никому не объясняя. И с Кейвом говорить на эту тему он не стал – не был уверен, что сможет пройти по лезвию бритвы и сохранить мир между собой и братом любимой женщины. Другой человек, менее благородный, возможно, пренебрёг бы этими нюансами, поставив Анну в положение меж двух огней, заставил бы её метаться между двумя врагами, каждый из которых был ей дорог, но Ив так не мог. Кейв – мог, и сделал бы это, даже не думая, что поступает плохо, но Ив не дал ему такой возможности, искусно уходя от столкновений. Каждый день он, как капитан прежде всего, с напряжением ждал, что произойдёт взрыв – а что что-то произойдёт, он был уверен. Ва беззастенчиво и беззаботно флиртовала с Ошем и Тайнаром на глазах у Кейва, женским безошибочным чутьём угадывая, что того это задевает – не родилась ещё женщина во Вселенной, не почуявшая бы это, – а Ив не мог объяснить ей, почему этого делать нельзя. Он и сам до конца не понимал, потому, что сам был далёк от подобных чувств и проблем, и был счастлив в любви. Как все мероканцы, он не знал стыда в сексе; религии Мерака не знали первородного греха. Он не афишировал свою любовь, но и не скрывал её, наслаждался ею в полной гармонии с собой, и мог только догадываться, какой ад царит в душе человека, которого всю его жизнь учили стыдиться самых естественных и невинных чувств и потребностей. Ош был совсем другим потому, что леди Арина, воспитывавшая их обоих, особо боялась мероканской чувственности Кейва, которая, по её мнению, могла его выдать, и боролась с нею особенно жестоко, пресекая на корню все его подростковые фантазии и мечты. Ош в этом смысле был, как и большинство мужчин Кинтаны и Земли: понимал, что грешит, но любил этот грех и снисходительно прощал себе его. Сравнивая их, и не зная нюансов, Ив склонялся к мысли, что у Кейва что-то не в порядке: может, с потенцией, может, ещё с чем-то, что мучает его и заставляет злиться. Ради Анны он пытался оберегать Кейва, старался больше не сводить его с Ва, давал им задания в разных уголках Грита, и избегал всяких разговоров на фривольные темы в его присутствии. И понимал при этом, что возникшую проблему так просто не решить.
