Мыслями он уже был в Москве. По словам Чеботару, банки с компотом он собирался оставить на Киевском вокзале, в ячейке автоматической камеры хранения, код которой Окулист знал заранее. Проводить задержание прямо на вокзале было, конечно же, нельзя — это могло обернуться кровавой баней. Значит, за Окулистом следовало пустить хвост.
Уединившись в туалете, Цимбаларь позвонил Людочке и попросил её прислать к поезду Кишинёв—Москва лучших агентов наружки. Членам опергруппы предлагалось рассредоточиться на привокзальной площади. Всё дальнейшее зависело от массы обстоятельств, предугадать которые сейчас было просто невозможно.
Как и обещал Цимбаларь, досмотр на российской границе прошёл без сучка и задоринки, о чём заранее побеспокоился Пётр Фомич Кондаков. Правда, возникли некоторые проблемы с мертвецки пьяным офицером, но и их в конце концов удалось уладить.
За Унечей Цимбаларь снова заснул — нужно было поднабраться сил перед грядущим днём, обещавшим много самых разных сюрпризов.
Сон ему, надо сказать, приснился пренеприятнейший.
Смысл его вкратце сводился к тому, что в особом отделе учредили товарищеский суд, при котором Цимбаларь состоял в щекотливой должности исполнителя. На первом же судебном заседании Ваню и Людочку приговорили к высшей мере. Его — за чрезмерное употребление спиртных напитков, её — за низкопоклонство перед зарубежной модой. И как только Цимбаларь ни упирался, ссылаясь на то, что товарищеский суд не вправе назначать смертную казнь, ему всё же пришлось вести друзей на расстрел.
Цимбаларь проснулся, хватая ртом воздух. Оказалось, что его душит вовсе не кошмар, а тесёмка мезузы, скрутившаяся в удавку. Окулист был где-то рядом, а Цимбаларь даже пистолета при себе не имел.
Он вскочил и, поспешно одевшись, растолкал Чеботару.
— Надо уходить, — стараясь не потревожить спящего офицера, прошептал он. — Есть сведения, что человек, которого вы боитесь, находится в этом поезде. Если хотите увидеть своих детей, поторапливайтесь.
Спасаться бегством всегда хреново, но уж лучше это делать с верным, испытанным товарищем. А как быть, если у твоего случайного напарника отказали сразу и ноги, и руки? Неужто тащить его на себе?
Проклиная всё на свете, Цимбаларь кое-как одел Чеботару и, прихватив злополучную сумку, стал выталкивать его в коридор.
Но не тут-то было! Сверху каменной глыбой свалился офицер и, прошипев: «Стой, мусорило!» — сунул Цимбаларю под нос пистолет, явно не относящийся к категории табельного оружия.
Вот, значит, какой попутчик ехал с ними от самого Тирасполя! И как же это Цимбаларь сразу не раскусил его. Артист, да и только...
Впрочем, посыпать голову пеплом было некогда. Цимбаларь не собирался уступать ни Окулисту, ни, тем более, лжеофицеру, вознамерившемуся оглушить его рукояткой пистолета.
Насилия над собой Цимбаларь не позволял даже самым близким людям, а потому сразу впал в состояние боевого неистовства, некогда прославившего норманнских берсеркеров. Для этого ему даже не понадобилось пить отвар галлюциногенных грибов и грызть кромку своего шита.
В купе всё ходуном заходило. Освобождая место для схватки, Чеботару вылетел в коридор. На пол посыпались пустые бутылки со столика и постельные принадлежности с верхних полок. Выкручивая лжеофицеру руку с пистолетом, Цимбаларь бил его мордой то о плафон ночника, то о массивную дверную ручку.
Завладев чужим оружием и отшвырнув обмякшее тело в сторону, он вслед за Чеботару выскочил в коридор, ногами толкая перед собой сумку.
Там Цимбаларя поджидал новый сюрприз — выставив вперёд револьвер и раскачиваясь в такт движению поезда, словно матрос на палубе, к ним приближался Окулист...
Завидев вооруженного человека, пассажиры поспешно прятались в своих купе. Проводница металась в дальнем конце коридора, как курица-наседка, заметившая тень приближающегося ястреба.
Судя по всему, Окулист сразу узнал Цимбаларя, но это никак не повлияло на его дальнейшие планы.
— Отдай груз и сматывайся, — процедил он сквозь зубы. — Иначе здесь начнётся бойня.
Под аккомпанемент детского плача и женских стенаний Цимбаларь добрался до туалета, втолкнул туда Чеботару, а уж потом швырнул расстёгнутую сумку Окулисту, да так, что все банки разбились вдребезги.
Пол сразу стал скользким от компота. Абрикосы раскатились в разные стороны. Окулист и присоединившийся к нему лжеофицер, чья рожа требовала срочного хирургического вмешательства, поспешно подбирали их и сразу выковыривали патроны. Похоже, что с боеприпасами у бандюганов была напряжёнка.
А колёса поезда продолжали ритмично стучать на стыках. На груди Окулиста покачивалась никелированная ладанка с бетилом. До Москвы было ещё ехать и ехать.
Из разъединяло сейчас шагов десять, не больше, а с такого расстояния Цимбаларю случалось сбивать летящих стрекоз. Соблазн решить все проблемы одним выстрелом был слишком велик, и он не устоял перед ним.
Пистолетик ему достался дрянной — польский вариант «Макарова», собранный из штампованных деталей, — но судьбу следовало благодарить и за этот нежданный подарок. Вот только патронов было не густо — всего семь штук.
Цимбаларь выстрелил, целясь в голову Окулиста, выпрямившегося во весь рост, но тот вдруг наклонился за откатившимся в сторону абрикосом, и пуля пропала задаром. Цимбаларь немедля вновь нажал на спуск, однако Окулист, поскользнувшись, растянулся на полу. Казалось, что какая-то неведомая сила всякий раз убирает его с линии огня.
Если противник не повержен первым ударам, так и знай, что грядут большие неприятности. Это и произошло. Окулисту надоело служить живой мишенью, и он открыл ответную стрельбу, сразу окутавшись облаком сизого дыма. Не имея перед собой зримой цели, он наугад палил в сторону туалета, дырявя мощнейшими магнумовскими пулями стенки сразу нескольких купе.
Поставив Чеботару позади себя, Цимбаларь укрылся за вделанным в стенку стальным баком рукомойника. Дверь туалета он держал открытой, дабы не позволить Окулисту приблизиться к ним вплотную.
Эта тактика в какой-то мере оправдала себя. По-настоящему опасными оказались всего лишь два выстрела. Одна пуля навылет пробила бак, из которого тонкой струйкой хлынула вода, а другая, слегка задев Чеботару (очень уж тот был дороден), расколола крышку унитаза.
Внезапно поезд резко замедлил ход, в тормозной системе зашипел сжатый воздух, а застопоренные колеса истошно завизжали. Кто-то сорвал стоп-кран. Если бы не Чеботару, послуживший чем-то вроде амортизационной подушки, Цимбаларь обязательно разбил бы себе затылок. А так всё обошлось шишкой на лбу.
