Внезапно поезд резко замедлил ход, в тормозной системе зашипел сжатый воздух, а застопоренные колеса истошно завизжали. Кто-то сорвал стоп-кран. Если бы не Чеботару, послуживший чем-то вроде амортизационной подушки, Цимбаларь обязательно разбил бы себе затылок. А так всё обошлось шишкой на лбу.
Незапланированная остановка могла обернуться бандитам и на пользу, и во вред, но в любом случае нужно было спешно провести разведку.
Наклонившись к самому полу, Цимбаларь выглянул из туалета. Коридор был пуст, только повсюду валялись осколки стекла и раздавленные абрикосы.
Поезд наконец остановился и тревожно, прерывисто загудел, словно предупреждая всю округу об опасности. Справа от полотна простиралось бескрайнее, тронутое инеем болото, слева виднелся довольно чахлый, но густой лес, в сторону которого и бежали сейчас оба бандита.
Одетый в военную форму пособник Цимбаларя не интересовал, а в главаря он расстрелял все оставшиеся патроны.
И опять провидение хранило Окулиста, заставляя уворачиваться от пуль даже помимо собственной воли. А вот лжеофицеру, в которого Цимбаларь и не думал целиться, повезло значительно меньше. Сначала он захромал, потом присел, потом опять заковылял вперёд и в конечном итоге упал ничком, хотя продолжал отчаянно извиваться.
Окулист, опередивший своего приспешника шагов на сто, не поленился вернуться и, ткнув ему револьвером прямо в лицо, выстрелил.
Облако дыма не помешало Цимбаларю рассмотреть жуткую подробность — на воронёном стволе «смит-вессона», словно комок слизи, висели остатки человеческого глаза.
Он выскочил из вагона, скатился вниз по насыпи и, хрустя молодым ледком, подбежал к лжеофицеру, ещё хрипевшему в агонии. В кармане его кителя, как и предполагал Цимбаларь, лежала запасная обойма, завёрнутая в носовой платок.
Окулист уже скрылся в лесу, но Цимбаларь, обладавший хасидским амулетом, не сомневался, что догонит его. По привычке он провёл ладонью по груди, но мезузы на прежнем месте не оказалось. Скорее всего, её тесёмка оборвалась во время схватки в купе.
Поезд уже уходил, быстро набирая скорость. Двери всех вагонов были плотно закрыты. Из каждого окна на Цимбаларя смотрели бледные, встревоженные лица пассажиров.
Помахав им рукой, он достал чудом уцелевший мобильник и сообщил Людочке:
— Формат операции меняется. Потребность в наружке отпала, но поезд всё же нужно встретить. Окажите медицинскую помощь гражданину Чеботару, его задело пулей. Кроме того, я обронил там мезузу. Ищите её в пятом купе седьмого вагона... Сам я сейчас преследую Окулиста, хотя чувствую, что дело тухлое...
Назавтра, сидя в кабинете Кондакова, Людочка с воодушевлением рассказывала:
— Мы перерыли всё купе, содрали с пола линолеум и уже было отчаялись, но, как всегда, выручил Пётр Фомич. Он припёр проводницу к стенке, и та призналась, что присвоила понравившуюся ей серебряную безделушку... Сейчас мезузу ношу я. Вот только неизвестно, кто будет возмещать железной дороге убытки. Вы этот несчастный седьмой вагон просто разгромили. Чудом без жертв обошлось.
— Как себя чувствует Чеботару? — спросил Цимбаларь, мрачный, словно Галилей после отречения.
— Поправляется, — ответила Людочка. — Пусть пока полежит в нашем госпитале. Честно говоря, ему скорее нужен опытный психиатр, чем хирург.
— И неудивительно, — вставил Ваня. — Человека едва не замочили в сортире. Такое не всякий крещёный выдержит.
— Семью Чеботару мы поместили в закрытый пансионат под Можайском, — сообщила Людочка.
— Личность этого жука в офицерской форме установили? — вновь спросил Цимбаларь, хотя ощущалось, что эти подробности ему совершенно безразличны.
— Фамилия пока неизвестна, но отпечатки пальцев и оружие подходят под несколько ограблений обменных пунктов.
Кондаков, всё это время расхаживавший из конца в конец кабинета, остановился и похлопал Цимбаларя по плечу.
— Ну ладно, ладно, успокойся... К тебе претензий нет. Напишешь, конечно, рапорт в главк и объяснительную в прокуратуру, но уверен, что твои действия признают правомерными... Тем более что никто из посторонних не пострадал.
— Да я не из-за прокуратуры переживаю! — едва не вспылил Цимбаларь. — Я семь раз в него стрелял, понимаешь? Семь! Два раза почти в упор. И всё мимо... Да я свихнусь скорее, чем Чеботару! Никогда не верил бредням о том, что есть люди, заговоренные от пуль... И вот пришлось убедиться.
— Скоро Окулист останется без патронов, — посулил Ваня. — Посмотрим, что он запоёт тогда.
Цимбаларь возразил:
— Он запоёт: «Я милашку удавлю, я другую заведу... » Слыхал такую частушку? В Москве молдаван как собак нерезаных. Найдёт себе нового снабженца. Были бы только понты да деньги.
— Значит, надо перекрыть все каналы поставки, — сказал Кондаков. — Нажать через Интерпол на молдавскую полицию, чтобы она взяла под особый контроль торговлю крупнокалиберными боеприпасами и о каждой такой сделке сообщала нам.
— Нет, Окулиста надо брать прямо сейчас, — решительно заявил Цимбаларь. — Для меня это вопрос чести. Не было ещё такого случая, чтобы я два раза подряд упускал преступника, которого уже почти держал за горло.
— Бог троицу любит, — усмехнулся Ваня. — При следующей встрече всё и решится. Или ты его, или он тебя.
Кондаков снова попытался успокоить Цимбаларя.
— Уже сто раз говорено, что Окулист не какой-нибудь заурядный бандит, а настоящий чародей своего дела, — молвил он. — Его обычными средствами не одолеешь. А необычными мы не владеем.
— Пусть техническая служба думает, — огрызнулся Цимбаларь. — За что ей деньги платят? Есть же, в конце концов, испытанные орудия. Серебряные пули, осиновые колья, чесночная настойка.
— Ишь ты куда хватил! — воскликнул Кондаков. — Окулист, конечно, душегуб, но вампиризм на него нечего вешать. Граф Дракула обидится.
Махнув на него рукой, Цимбаларь обратился к Людочке:
— Лопаткина, ты в древних текстах ничего полезного не откопала?
— Копаю ещё, — ответила Людочка. — Их знаешь сколько! И все друг другу противоречат. Да и переводы страдают неточностью... Но ты в самом деле успокойся. Может, тебе валерьянки дать?
— Да нет... Мне бы чего-нибудь другого. — Он конфузливо потупился. — С градусами...
— Ладно уж, — сочувственно вздохнула Людочка. — У меня где-то спирт был. Сейчас принесу...
Хлобыстнув стакан неразведенного ректификата и запив его кефиром, оставшимся у Кондакова от завтрака, Цимбаларь действительно присмирел. Более того, начал мыслить логически.
