Именно за этим занятием нас и застал вернувшийся Петрович. Обнаружив, что все пленники с комфортом расселись, он все понял.
— Договорились, значит... — буркнул офицер себе под нос.
— Ты тоже пойдешь, если конечно захочешь, — успокоил его Фома.
— Маннитол этот ваш уже ищут, — мне показалось, что в голосе Петровича послышалось облегчение. — Аптекаря вы очень некстати кокнули. Но ничего, я уже поставил двух самых смышленых ребят.
— С лекарством вроде решили, — Фомин развел руками, тем самым подтверждая, что он сделал все возможное.
— Спасибо, — поблагодарил Леший. — Но это еще не все.
— Я и не надеялся что все, — хозяин Рынка саркастично улыбнулся и стал шарить по карманам. — Черт, записную книжку, кажется, оставил. Уж больно спешил с вами познакомиться. — Прекратив попытки обнаружить блокнот, он обратился к Петровичу: — Эй, Санек, на чем тут у вас записать можно? В смысле бумага нужна.
— Бумагу сейчас отыщем, — с этими словами подручный Зураба подошел к Загребельному и уже достаточно миролюбиво попросил: — Подвинься чуток, подполковник.
Леший отодвинул стул, освобождая проход к невысокому то ли серванту, то ли комоду, не разбираюсь я в этих тонкостях. Петрович присел на корточки и распахнул нижние дверцы. Насколько я мог видеть, внутри действительно валялись какие-то бумаги. Это были не то формуляры, не то отчеты, не то какая-то техническая документация. По прямому назначению ее, естественно, не использовали. Сейчас вся эта макулатура превратилась в толстые пачки салфеток, от которых по мере надобности отрывали листок за листком.
Вытянув одну из подшивок, Петрович грохнул ее на стол и как можно аккуратней стал вырывать верхний листок. Вроде ничего особенного, вроде обычная заурядная процедура. Однако мельком глянув на Лешего, я вдруг заметил, как тот напрягся. Причинна конечно же крылась не в Петровиче, тот ничего особо предосудительно не делал. Причина явно была в бумагах. Сообразив это, я вытянул шею, чтобы поглядеть на них.
Мой интерес не остался незамеченным. Петрович сразу среагировал. Он весь переменился в лице и быстро, словно школьник, уличенный со шпаргалкой, схватил подшивку в руки. Но я все же заметил. Это действительно были чертежи. В уголке каждого листа красовалась черно-белая эмблема: овал, в центр которого было вписано схематическое изображение земного шара. Перечеркивал эту основу зигзаг небольшой молнии.
Цирк-зоопарк, знакомый рисунок! Где же я его... Ответ был уже где-то совсем близко, но мне так и не удалось до него добраться. Помешал Леший. Не вставая со стула, он зарядил Петровичу локтем в живот. Здоровьем Андрюху бог не обидел, поэтому не удивительно что бандит ойкнул и сложился пополам. Дальше все следовало по заученной, отработанной до автоматизма схеме. Загребельный вскочил и рубанул Петровича ладонью по затылку. Этого оказалось вполне достаточно. Офицер уж не знаю каких войск ничком повалился на пол.
— Э... ты чего? — Фомин протянул руку к своему автомату.
— Даже и не думай, — предупредил Нестеров, по-прежнему оставаясь на своем месте.
— Мы же договорились... — руководитель Рынка внял совету милиционера.
— Это что такое? — подполковник ФСБ поднял с пола толстую подшивку и, подойдя к Фоме, сунул ее ему под нос. — Где взяли?
Фомин перевел взгляд на помятые растрепанные страницы и в глазах его начало просыпаться понимание.
— Вот значит в чем дело, — наконец выдавил он из себя. — Откуда знаете?
— Своими глазами видели.
— Я был вором, а не мокрушником, — глухо произнес Фома.
— Видать все в этой жизни меняется, — парировал Леший. — А это даже не мокруха была, это садизм, зверство настоящее. Там же женщины и дети были! — В этот момент мне показалось, что Леший вот-вот свернет Фоме шею.
— Я не приказывал мочить колонну, — Фомин уткнул взгляд в пол.
— Сейчас можно сказать что угодно.
— Я не приказывал мочить колонну! — вор в законе произнес это уже более уверенно.
— Кто же тогда?
— Зураб, падла, проявил инициативу.
— Не верится что-то, чтобы без тебя дело обошлось, — к допросу подключилась наша доблестная милиция.
— Петрович очухается, можете у него спросить.
— Вроде оживает, — я наклонился и забрал у бандита автомат. — Что-то ты, Андрей Кириллович, его слабо приложил.
Петрович ничком лежал на полу. Горе-вояка постанывал и потихоньку начинал шевелиться. До момента, когда он сможет соображать и членораздельно излагать свои мысли, должно было пройти еще как минимум минут десять. Чтобы ускорить этот процесс, я зацепил его за шиворот и усадил в углу, аккурат между стеной и боковиной все того же комода с документами. Не знаю, может, делал я все это зря. Правду сейчас все равно не узнаешь. Кто ж ее родимую скажет, когда всем хочется выглядеть белыми и пушистыми?
— Мы нужны друг другу, — Владимир Фомин подошел к проблеме с практической точки зрения.
— Ты думаешь мы будем спасать убийцу женщин и детей? — Леший скривился от гадливости.
— Для начала, чтобы спасти хотя бы самих себя, следует выбраться из «Центрального». — Фома говорил без тени эмоций. Просто какой-то автомат, перечисляющий факты. — А даже если и выберетесь... Надеждин приказал вашу колымагу не обслуживать. Все сделки теперь только на коммерческой основе: услуги, топливо, продовольствие в обмен на оружие и боеприпасы. И главное... — Фомин сделал паузу. — Я не убийца.
— Он правду говорит, — эхом от слов Фомы стал тихий голос, который донесся со стороны комода.
Все обернулись и поглядели на говорившего. Петрович очухался гораздо раньше, чем я предполагал. Теперь он сидел на полу, обхватил голову руками.
— Говори уж, раз начал, — разрешил Леший.
— Зурабу какой-то урка настучал, что грузовики из Москвы пойдут. — Петрович опустил руки и оперся затылком о стену. Глядел он в пустоту перед собой. — Они какому-то КБ или институту принадлежали, тому, что космосом занимался. Везти должны были новую систему жизнеобеспечения. Ее вроде как для межпланетного корабля разработали, того, что на Марс должен был лететь. Зурабу сказали, что это чудо прямо какое-то. Чистый воздух из пустоты делает, согревает, кормит и поит. Сами понимаете, кто ж сейчас от такого сокровища откажется, а Зураб тем более.
— Дальше, — потребовал Леший.
— Оказалось, что институтские грузовики идут не сами, а в колоне со штатскими, — на этом месте Петрович замолк.
— Как же у тебя, сука, рука поднялась?! — проскрежетал я.
— Я эту колонну до конца жизни помнить буду, — прошептал бывший офицер. — Покрестили меня на ней.
