Мы уже проехали две мили из трех, что отделяли нас от цели, когда раздался зловещий звук, какого никогда прежде не слышал в Гавату. Он был подобен завыванию сирен на полицейских машинах в городах Америки. Конечно, это сигнал тревоги. Видимо, человек, вошедший в дом Хары Эс, обнаружил ее, и теперь о нашем бегстве стало известно.
Звуки сирен раздавались все ближе и ближе, пока я подруливал к ангару, где стоял воздушный корабль. Вой сирен раздавался отовсюду. Я не удивился тому, что они догадались, где нас искать, поскольку даже последнему дураку было очевидно, что именно здесь находился единственный шанс нашего спасения.
Буквально таща Дуару за собой, я выпрыгнул из машины и вбежал в ангар. Большие двери открывались от одного нажатия кнопки. Я подсадил Дуару в кабину. Она не задавала никаких вопросов, на это просто не было времени.
Я занял свое место рядом с ней. Корабль я делал для учебных полетов, и в нем было два сиденья, каждое на двух человек. Запустил мотор — бесшумный, мощный, не требовавший прогрева!
С работающим мотором вырулил на Кантум Лат. Сирены раздавались совсем рядом. Я увидел огни машин, мчавшихся к нам. Развернув самолет к Воротам Физиков, услышал сзади звуки стрельбы из амторских ружей. Нас обстреливали!
Потянул ручку на себя. Колеса оторвались от земли. Большие ворота маячили прямо по курсу. Выше! Выше! Быстрее! Быстрее! Затаил дыхание. Удастся ли? Легкая машина послушно поднялась почти вертикально. В последний момент чуть не задела ворота, но пронеслась от них буквально в нескольких дюймах.
Мы спасены!
Далеко внизу мерцали огни Гавату. Я развернул самолет к сияющей ленте, которая звалась Рекой Смерти, — для нас она была Рекой Жизни и Надежды. Она должна привести нас к неизвестному океану, где мы сможем найти Вепайю.
Дуара молчала. Я чувствовал, как дрожит ее рука рядом с моей. Я положил на нее свою ладонь.
— Почему ты дрожишь? Теперь ты в безопасности.
— Что это за штука, в которой мы летим? — в свою очередь спросила Дуара. — Почему она не падает на землю? Что ее держит в воздухе?
Я объяснил ей, как мог. Постарался убедить, что не надо бояться, самолет не упадет. Лишь тогда она глубоко и облегченно вздохнула.
— Если ты уверен, что мы в безопасности, я больше не боюсь. Но скажи мне, зачем ты пошел на такую жертву ради меня?
— Какую жертву? — удивился я.
— Ты не сможешь теперь вернуться в Гавату; тебя убьют.
— Я и не собираюсь возвращаться в Гавату, раз ты не можешь жить там в безопасности.
— Но ведь там Налте! Вы любите друг друга, а теперь больше никогда не увидитесь.
— Я не люблю Налте, и она не любит меня. Я люблю только тебя, Дуара, а Налте и Иро Шан любят друг друга.
Дуара долго сидела молча. Но вот она повернулась и посмотрела мне в лицо.
— Карсон! — позвала она тихо.
— Да, Дуара, что такое?
— Я люблю тебя!
— Я не мог поверить, что правильно расслышал ее слова, слишком невероятным они мне показались.
— Но, Дуара, ты же дочь джонга Вепайи! — воскликнул я.
— Это я знала всегда, — шепнула она. — Но только теперь поняла, что прежде всего я женщина.
Тогда я обнял ее. Я мог бы держать ее в объятиях вечно, но пришлось отпустить уже через секунду, чтобы выправить самолет, устремившийся в штопор.
Перевод И. Гиляровой
Все, кому приходилось летать на самолете, конечно, помнят глубокое волнение, охватывающее при первом полете, особенно над знакомой местностью.
Глядя на проносящийся внизу пейзаж под новым углом зрения, придающим таинственность и загадочность известному, казалось бы, миру, человек тем не менее считал себя дома и в безопасности. Отсюда — спокойствие и уверенность, что аэродром не так уж далеко и даже в случае вынужденной посадки каждому диспетчеру будет известно, где ты находишься и как тебе помочь добраться домой.
Но в то утро, когда под громкий треск амторианских винтовок я вместе с Дуарой вылетел из Гавату, мы летели над совершенно незнакомым мне миром. Здесь не было и намека на летное поле или строение, которые могли бы служить ориентирами. И все же именно тогда был самый волнующий момент в моей жизни.
Женщина, которую я любил, только что призналась мне в своих чувствах. Я снова управлял воздушным кораблем и был свободен. Я летел с любимой навстречу неизвестности и бесчисленным опасностям, подстерегавшим меня на Амторе. Попытка найти в таинственном мире Вепайю на первый взгляд казалась неосуществимой, но тогда ничто не омрачало нашего счастья, и мы не предчувствовали невзгод. По крайней мере я.
Правда, у Дуары дело обстояло немного по-другому. У нее такое предчувствие могло быть: с момента, когда мы взлетели над гребнем стены Гавату, она в глубине души ожидала неведомых и страшных событий.
Дуара не имела представления о летательных аппаратах, на которых человек способен подняться в воздух, взлететь над Амтором и быстро перемещаться в воздушном пространстве. Естественно, это вызывало у нее что-то вроде шока, но она оказалась достаточно смелой, взяла себя в руки и сразу поверила моим словам, что мы находимся в полной безопасности и в полете нам ничто не угрожает.
Воздушный корабль, на котором мы летели, был идеальным прототипом летательных аппаратов будущего. Когда-нибудь он станет обычным явлением в воздушном пространстве Земли. Конечно, это окажется возможным, лишь когда земная наука поднимется до уровня, уже достигнутого наукой Гавату. Наш корабль был изготовлен из синтетических материалов, очень прочных и исключительно легких.
Итак, с кораблем все в порядке. Наша беда в том, что у нас нет провизии. Мы улетели из Гавату внезапно, так что было не до припасов. Нам удалось спастись, однако мы оказались лишь в той одежде, которая была на нас в крепости. Это все, что мы имели, но тем не менее чувствовали себя счастливыми. И мне не хотелось портить радостного настроения и задумываться о грядущем, хотя вопросов о нашей дальнейшей судьбе было более чем достаточно.
Неожиданно Дуара задала один из таких вопросов:
— Куда ты направляешься?
— Искать Вепайю. Я собираюсь отвезти тебя домой.
Она отрицательно помотала головой.
— Мы не можем лететь туда.
— Но ведь именно домой ты стремилась с тех пор, как тебя похитили кланганы, — напомнил я.
— Это так, Карсон, однако теперь мой отец убил бы тебя. Мы признались друг другу в любви, а как тебе хорошо известно, ни один мужчина не может под страхом смерти говорить об этом дочери джонга, пока ей не исполнится двадцать лет.
