или он!
И что тогда? А Абрагим — это не просто владелец небольшого уличного кафе. Это мостик между Днем и Ночью, нейтральная территория для переговоров, бесценный источник информации и еще много, много чего. Плюс — у него действительно отменная шаурма. Другой такой в столице и области нет. А, может, и в стране.
Так что — пусть это все останется между ними. Понадобится — позовут, а нет — так и не надо.
— Тетя Паша, а почему вы у Абрагима… — у Мезенцевой, увы, таких принципов, как у Николая не имелось, потому последнему пришлось срочно принимать меры, а именно взять ее стаканчик с кофе и выкинуть его в мусорное ведро — Коль, ты чего! Зачем? Я же не допила еще.
— Двадцать минут прошло — продемонстрировал Нифонтов напарнице циферблат часов — По дороге доешь. Верно, тетя Паша?
— Верно, верно — лукаво блеснула глазами старушка и последовала его примеру, а именно тоже отправила картонную емкость в мусор — Ну пошли, ребятки, в темный лес, полный сказок и чудес. Песню такую в моей юности пели часто хором под гитару. Тут как раз, в санатории, в тридцатые. И что примечательно — почти все те вокалисты неподалеку лежат. Тоже, в каком-то смысле, в лесу. Кто в Коммунарке, кто в Бутово.
— Во время войны погибли? — жуя, спросила Мезенцева — Великой Отечественной?
— До нее — отозвалась тетя Паша — Не поняла, о чем я? Ну, может оно и к лучшему.
Николай понял, но комментировать сказанное никак не стал. Да и что тут скажешь? Чтобы по справедливости оценить все, что случилось в ту эпоху, надо было в ней жить. Только тогда возможно отделить правду от лжи, да и то не факт, что получится. А уж из нынешнего времени как не вглядывайся в тени прошлого, все равно ничего уже не разглядишь, а потому волей-неволей начнешь повторять все то, что тебе вдалбливает неугомонное ТВ через сериалы, аналитические программы, и прочая, прочая, прочая.
Но одно Николай знал точно — это было время гигантов. И в разрезе страны, и в разрезе Отдела. Он много дел той поры перечел еще когда в дежурке сидел, и отталкиваясь от наработанного за прошедшие годы опыта, теперь точно мог сказать — отчаянной смелости и отваги были тогда сотрудники. Они, нынешние, тоже не трусы, но все же в иных случаях могут и отступить, и на компромисс пойти. А те, из тридцатых, полутонов не признавали. Или так — или никак.
За всеми этими раздумьями Нифонтов даже и не заметил, как они вошли в лес. Весьма комфортабельный, следует признать. Фонари, лавочки, дорожки асфальтированные. По такому бы с Людмилой прогуляться как-нибудь, так, чтобы не спешить никуда, не ловить никого. Просто идти и идти, беседуя о всяких пустяках, шуршать опавшей листвой, фотографироваться на фоне особенно красивых деревьев. Короче — быть, как все.
Только вот вряд ли такое возможно. Он тут, Люда там, в своей деревне, и никаких перспектив на воссоединение пока нет. Не желают ее отпускать из ковена безданно, беспошлинно, а та цена, что ему была названа… Ее он не примет.
Потому — тупик. Но это пока. Раньше или позже все равно какой-то шанс разорвать этот круг появится, пусть маленький, пусть единственный, но он будет. И тогда важно его не проморгать.
— Вот тут поворачиваем — скомандовала тетя Паша минут через десять, подсвечивая фонариком, который она извлекла из сумки, узенькую дорожку, которая лихо виляла между деревьев — Евгения, не спи, замерзнешь.
— Ага — зевнула Мезенцева — Просто вторую ночь шастаем по каким-то ебе… Кхм. Закоулкам. И тропинкам. Если еще и завтра то же самое повторится, то я заору.
— До завтра дожить надо — без тени иронии сообщила ей тетя Паша — Фома Фомич хозяин вздорный, он, бывает, гостей своих жалует, а, бывает, и нет. Все от настроения зависит. Я всяко выберусь, такая уж мне судьба отмеряна, Коля тоже, он хитрец еще тот, знает, когда надо бежать, а когда стоять, а вот ты со своей расхлябанностью — не факт. Если только мы же из жалости тебя и вытащим.
— Надо было хлебца взять — подсвечивая фонарем, который он включил на смартфоне, раскидистые деревья, произнес Николай — Местному лешему им поклониться.
— Не надо — отмахнулась старушка, шустро шагая впереди — Не нужны местному лешему подношения. Да и нет тут такого давно. Был, да весь вышел.
— Это как же так? — изумился Нифонтов — Лес — и без Хозяина?
— Хозяин есть — тетя Паша ловко перепрыгнула через небольшой ручеек — Куда он денется? Фомич тут главный, от края и до края. Все здесь его — и лес, и речки, и дороги, и живность. Захочет — ты до нужного места быстренько дойдешь. Не захочет — ввек до цели не доберешься.
— Забавно — призадумался Нифонтов — Так-то вроде все в стандартную схему укладывается, по всему выходит, что все равно твой Фомич классический лешак. Вот только речки, с ними как? И еще — ты сказала, что он многое знает из того, что в городе происходит, за тем мы к нему и топаем. А лесные Хозяева на все, что за пределами их владений, чихать хотели.
— Странно, да? — хихикнула старушка — Вот и мы тогда, полвека назад понять не могли — с чего это по всем параметрам обычный лешак вдруг такую власть взял, да еще в чужие дела стал нос совать.
— И почему? — подключилась к беседе Мезенцева.
— А вот так — уклонилась от ответа тетя Паша — Потому что. Вот, почти пришли. Там поляна, кажись. Третья из четырех.
— Я вообще перестала что-то понимать — пожаловалась Мезенцева напарнику — Вот как с ней работать?
— Вдумчиво — серьезно ответил ей Николай — Без спешки и рефлексии. Тогда раньше или позже ты получишь ответы на все вопросы.
— Именно — повернув голову, уборщица одобрительно глянула на оперативника — Молодец. Ну, а что до порядкового номера поляны, так тут все просто. Время — вот та шкала, по которой многое меряется, в том числе и капища, коих в этом лесопарке четыре. Их не одновременно наши пращуры закладывали, поскольку капище это вам не дом типовой застройки. Первым стало место, где в совсем уж старые дни схоронили павших в бою воинов. Оно расположено как раз у того входа, про который Колька упоминал, у Севастопольского проспекта. Сейчас его называют урочищем Сеча, вот только никто не
