надо, не то, что иных актерок». Хотя, может, он и не это имел в виду, конечно. Мы с ним тогда… Кхм… Н-да. Но он был гений, а их поди пойми. Ладно, не суть. Фомич, если дело не во мне, то отчего ты такой замурзанный? Словно волки тебя зубами драли, честно слово.
— Они и драли! — заорал в голос старичок — Только не простые, а оборотные. Меня! В моем доме! В моем лесу! Как зайчишку! Каково?
— Зело борзо — оценила его слова уборщица — То-то мне вой не понравился. Стало быть, все же оборотни.
— Все препоны поломали, все запоры да замки сорвали, тайные и явные — бормотал Фома Фомич, вставая на ноги — Ничего их не сдержало. Ничего! Что нож сквозь масло через лес прошли, и прямо к моему дому выбрались. Чудом улизнул.
— Выходит, кто-то им помог — резонно заметила тетя Паша — Рубль за сто даю.
— Выходит — хозяин Битцевского парка на секунду задумался, а после как-то по-другому, по-новому глянул на отдельскую уборщицу — И не ты ли этот «кто-то», а? А что, с тебя станется, ты ведь тоже та еще волчица. Так ведь тебя Иннерхайб прозвал после того, как ты за бриллиант Абрамелина в Марьиной роще сначала глотку Форшу перегрызла, а после и его самого чуть на тот свет не спровадила? Так, может, ты этих головорезов на меня натравила, а теперь здесь стоишь и делаешь вид, что не при чем?
— Совсем ты рехнулся? — возмутилась тетя Паша — Никогда за мной такие штуки не значились, даже в старые годы. А уж теперь-то… Я, знаешь ли, себя уважаю. А что до Форша — патроны у меня тогда кончились, нож я еще раньше в чьем-то трупе оставила, вот и пришлось зубы в ход пускать. Нельзя было его живым оставлять. Но это все к делу не относится. Ты другое скажи — чего они от тебя хотели-то?
— Убить! — взвизгнул Фомич — Что же еще?
— Да чем ты, пенек трухлявый, мог им помешать? — насмешливо осведомилась старушка — Им твой лес даром не нужен. Это же город, а оборотни их терпеть не могут. Особенно волкодлаки. Темнишь ты. Ой, темнишь. Говори, огрызок, что им нужно!
— Да пошла ты! — старик встал с земли и зло зыркнул на собеседницу — Не твоего ума дело! И вообще — пропадите вы все пропадом! Вы, они… Все! Ненавижу!
Последнее слово старичок не столько произнес, сколько выплюнул, а следом, было собрался покинуть круг идолов и снова скрыться в лесной чаще, вот только не успел, потому что на поляну одна за другой скользнули шесть серых теней.
Волки. Вернее — оборотни. Здоровые, поджарые, зубастые, с лобастыми головами и нехорошим блеском в глазах.
— Догнали — проскулил Фомич — И все из-за тебя! Всегда ты мне, Павла, неудачу приносила. Дурной у тебя глаз.
— Нормальный у меня глаз — неторопливо проговорила старушка — Обычный. А в своих бедах себя вини. Ты же всегда хотел сидеть выше других? Вот и результат. Мало того — ты и нас, похоже, с собой на тот свет утащишь. Знаю я этих тварей, они свидетелей не оставляют.
— Теть Паша, плохо дело — Нифонтов внимательно следил за волками, которые преувеличенно-неторопливо окружали небольшую компанию, стоящую среди идолов — Двоих я, если очень повезет, уработаю, но не больше.
— И пули у нас не заговоренные — добавила Мезенцева — Чего не взяла, дура? Ведь думала же.
— Сама же сказала — дура — тетя Паша пихнула ногой старика, который мешком осел на землю и жалобно всхлипывал — Что, владыка земель, рек и леса, обгадился уже от страха? Говори, чего им от тебя надо?
— Амулет — ответил ей вместо Фомича один из волков. Вернее — молодой человек, который невесть когда успел сменить серую шесть на вполне пристойный костюм, а звериный оскал — на весьма приветливую улыбку — Нам нужен амулет, который он присвоил себе давным-давно.
— Не присвоил — неожиданно подал голос старик — Он — мой. По праву! Был ничей, я его нашел!
— Еще раз предлагаю — отдай его нам добром — повторил оборотень — И никто этой ночью в твоем лесу не умрет.
— Что-то такое Барченко тогда и предполагал, только проверить его гипотезу мы не успели. Сначала Кольский, потом Тибет, а после и вовсе не до того стало — сузила глаза тетя Паша и рывком подняла слабо сопротивляющегося Фомича на ноги — Верно он говорил — не бывает такого, чтобы обычный лесовик ни с того, ни с сего такую силу обрел, которая позволит ему исконное призвание отбросить без малейшего для себя вреда, а после еще и к власти над людьми начать тянуться.
Она распахнула подранный старомодный пиджак, рванула косоворотку и луч фонарика блеснул на красных камнях, вделанных в серебряный кругляш, висящий на шее старика. Очень тонкой работы кругляш, со странными и непонятными символами, вырезанными на его краях.
— Амулет берегини — выдохнул волк — Отдай нам его, мать. Отдай, и мы уйдем. Порука — мое слово. Ты знаешь наше племя, мы всегда делаем то, что обещаем.
— Мое! — проныл Фомич — Не смей! Прокляну!
— Срать я на тебя хотела — отмахнулась от него тетя Паша — Меня после Кольского ничем не напугаешь, особенно проклятьем. Ты тамошним обитателям в подметки не годишься, лихоманка лесная.
— Отдай — пролаял еще один из волков — Или умрете.
— Все против вас, мать — поддержал его вожак, подходя все ближе и ближе — Даже будь вас вдвое больше, мы все равно взяли бы верх. Вы остановились не там, где следует. С вами только оружие. С нами — старые боги. Мы — их дети, и они это знают.
Волк не врал и не пугал. Николай увидел, как деревянные столбы, на которых не слишком умело были вырезаны гротескные лица, начали оживать. Нет-нет, они не двигались, не выкорчевывались из земли, ничего подобного. Но вот их глаза уже не казались мертвыми, они наливались недобрым багровым светом, и смотрелось это довольно-таки жутко.
— Они не выпустят вас с этой поляны — все еще миролюбиво пояснил оборотень — А после в дело вступим мы. Зачем эти жертвы? Да и моей стае проблемы с вашим шефом ни к чему. Наш вожак не боится господина Ровнина, но он его уважает.
— Сдается мне, что ваш вожак уже не самый главный — подбросила на ладони амулет тетя Паша —
