вид, что понятия не имеет, почему у Димона пальцы в лубке, а Эльвира на химии – по донесениям Ришелье и Ромки – даже не намекнула, что знает про драку, и не привела по обыкновению в пример образцового поведения биологов, то есть десятый «В». Сам-то Дон вместо химии, ввиду генетической неспособности к предмету, отправился к Фильке на итальянский и с удивлением обнаружил, что не он один законно прогуливает.
В классе у Фильки уже сидел Киллер и хрустел здоровенным красным яблоком.
– Лови! – второе яблоко, брошенное Филькой, полетело в Дона, едва он сунулся в класс.
С яблоком в зубах спрашивать, какого лешего тут делает Киллер, было как-то неудобно. Да и без толку. Если Филька не хочет объяснять, хоть ты тресни, но объяснять не будет. А если хочет, то можно не спрашивать, сама расскажет.
Акуна матата, как говорит лучшая в мире матушка, постигшая дзен.
Правда, акуна матата получалась плоховато. Из-за Киллера. Дон толком не понимал, чем павлин его так задевает. Не раздражает, не вызывает желания отвернуться, как Поц. А именно задевает. Притягивает взгляд. Вызывает зудящую потребность его рассмотреть, пощупать, понять, наконец. Может быть, равнодушием? Такой редкостно самодостаточной твари, как Киллер, Дону раньше не попадалось – даже матушка-пофигистка меркла на его фоне. Ну разве что Филька, но Филька – это вообще отдельная история.
Пока отдельная история впаривала Киллеру, что итальянский – это его второй родной язык, просто он сам об этом пока не подозревает, Дон его рассматривал. В десятый, наверное, за сегодня раз. И снова не мог понять, что же в нем неправильно. Не то что-то в мимике и пластике, не то в манере держаться… не в чертах и пропорциях наверняка, здесь у Дона был достаточно наметанный глаз, чтобы сразу найти изъян. Но… но… Да кто ж его разберет, этого Киллера! Филька всегда говорит, что доверять себе – первейшее правило, и Дон всегда видит именно то, что есть на самом деле, он же художник… вот только видел Дон какую-то невнятную чертовщину.
– Tornate alla lezione, Don [26], – мягко велела Филька.
Дон ответил также по-итальянски, что он весь внимание, и вообще все лето мечтал о счастье изучать историю культуры с мадонной Феличе.
Филька засмеялась каламбуру [27], подмигнула ему и продолжила спрашивать Киллера, что он знает о Возрождении и что бы хотел узнать. По-итальянски, разумеется, разве что сегодня она говорила раза в три медленнее, чем обычно. Киллер сначала пытался ее убедить, что итальянского почти не знает, и на французский он не похож, и нельзя же так сразу!..
– Только так и можно. Давай, где не хватает слов, пользуйся жестами, как настоящий итальянец!
Как ни странно, Киллер ее отлично понимал. Впрочем, когда Дон только пришел в эту школу к Фильке, он тоже ее понимал на любом языке. Наверное, если бы ей вздумалось говорить по-китайски, он бы и китайский выучил за пару месяцев. И ничего в этом странного нет, говорила она, как раз так – нормально и правильно.
Она вообще любила повторять, что на самом деле ничего странного не бывает, все легко объяснимо, если дать себе труд подумать и проследить первопричины и логику.
Вот и сейчас она очень логично объяснила Киллеру, что учебного процесса без постановки «Двенадцатой ночи» быть не может. Потому что на носу театральный фестиваль, и питерская школа просто обязана сделать московскую и казанскую.
Киллер недоуменно округлил глаза: почему именно московскую и казанскую? Разве фестиваль не питерский?
А Филька покачала головой и велела Дону помочь новенькому с историей ВШ № 13.
– В смысле?.. – Киллер перевел растерянный взгляд на Дона.
А Дон про себя вздохнул: откуда только этот Киллер свалился и как ему удалось сдать переводные экзамены, если он вообще не понимает, куда пришел учиться? Павлин французский.
– В смысле – после занятий объясню. И учи уже роль, Цезарио.
– Лучше бы «Короля Лира» поставили, – буркнул Киллер, не желающий играть Цезарио. Он так увлекся своим нежеланием, что забыл перейти с итальянского на русский. Вот тебе и Филькина метода.
– И поставим, – солнечно улыбнулась Филька. – Можешь хоть Макбета сыграть, но потом. Сначала…
– Вио-ола, я уже понял, – еще мрачнее отозвался Киллер.
Поправлять его Филька не стала, только подмигнула. И Дон не стал. Сам поймет, в чем тут соль, когда прочитает пьесу.
Киллер читал. И ремейк авторства Ромки, и конспекты Дона по истории школы, и до фига литературы из школьной библиотеки. Задавал Дону кучу идиотских вопросов, на которые Дон терпеливо отвечал, и приходил на пары осоловелый от недосыпа.
Впрочем, Дон тоже. Программа двух университетских факультетов, впихнутая в четыре года училища, даже тренированным Альфа грозила вскипанием мозга. Так что ему было совершенно не до школьной политики. Он только к концу второй учебной недели сообразил, что они так ни разу и не собрались ядром безобразия расслабиться и обсудить насущные дела. Тем более что Поц притих, вроде даже начал учиться и не требовал немедленного внимания.
Опомнился Дон только в пятницу утром, когда вместе с завтраком на столе обнаружил записку:
«Сын, я уехала в Ялту до конца месяца. Если что, звони. Целую, мама».
К записке прилагалось несколько купюр. Пересчитав их, Дон завис. Это – до конца месяца? Ведь сейчас только… только…
Он перевел взгляд на календарь с котятами в корзинке, потом за окно, потом снова на календарь…
Вот же черт. Уже почти середина сентября! Заучился! Ладно. Зато завтра после уроков пойдем ко мне, посидим, хоть с Киллером поближе пообщаемся, а то все только на уроках и об уроках, и расспросить-то нормально некогда.
Днем времени снова не нашлось: будто мало было занятий, еще и Лизка опять разозлилась на Арийца и весь день над ним издевалась. Умно и тонко. Большая часть класса тихо хихикала над ее комментариями, сам Ариец недоумевал и обижался, преподы злились, Поц хмуро зыркал то на Лизку, то на Дона, в общем, пришлось Лизку попросить оставить белобрысого в покое, объяснив, что он на нее так пялится не от вредности, а от восхищения. И жухлые листья ей засунул в сумку тоже от восторга. Нет, он в самом деле считает их красивыми. И свое поведение – романтичными ухаживаниями. Да, придурок. Нет, мозги не проснутся, если его стукнуть, и фиолетовым он не станет. Да перестань ты уже дергаться, сама как в детском саду, чесслово!
Всю большую перемену на это убил, едва успел сунуть в рот какой-то бутерброд прямо перед звонком. А
