про запланированные на завтра посиделки вспомнил только под конец последнего занятия, еле поймал убегающего Ромку:
– Завтра после школы у меня! – почти проорал, иначе ж не услышать в общем гаме.
Ришелье и Киллера тоже позвал, разумеется. Оба кивнули и унеслись по своим делам, а Дон подумал, что в этом году ядро безобразия как-то подозрительно рассыпается. Не то что они перестают дружить, нет. Но времени не хватает, у каждого свои дела, вон с Ришелье они теперь даже занимаются у Сенсея в разное время. У Дона же рисование, а у мудрого кардинала его Плешка – все же решился получить диплом заочно, и, кроме того, подтягивает Витька по истории и естественным.
Об Армане дю Плесси и тенденциях распада Дон и думал, когда после тренировки у Сенсея ставил байк на стоянку и шел в ближайший гастроном за едой и пивом. По случаю первого в сезоне общего сбора хотелось выпендриться, приготовить что-нибудь этакое, ну хоть буженину запечь. Вот он и набрал полный рюкзак: свиную шейку на пару кило и две упаковки чешского. Мука, яйца и всякие там тмин, зира, имбирь и чабрец, чтобы сделать для буженины правильную шубу, дома были. Надо бы еще взять тонкий лаваш, помидоры, зелень и ткемалевый соус, но это на рынке завтра, вместе и зайдут. А буженину запекать сегодня, еще бы ее самому не слопать!
Про буженину думалось так вкусно – да еще после Сенсея не стал есть, сразу пошел в магазин, – что аж в животе забурчало. И по сторонам не смотрелось, только вперед, быстрее домой, и плевать, что с самого утра ощущение подвоха, будто упустил что-то важное…
Потом. Сначала домой, поесть, а потом уже думать.
Нежелание думать его и подвело. Ровно в переулке, который между гастрономом и домом.
Стоило дойти до середины – а переулочек был короткий, метров в полсотни – как из-за угла вразвалочку вышел подвох. Два подвоха. Одного звали Поцем, второго – Арийцем. Улыбочка у Поца была приторная-приторная, прямо мечта мухи-дрозофилы. Он даже снизошел до некоего корявого приветственного жеста, а тут еще сзади послышались шаги: ну конечно, Поц не то что один, Поц и вдвоем не ходит, наверняка прихватил еще и Коляна с Димоном, и плевать ему на лубок и сломанные пальцы, не свои, не жалко.
Оборачиваться Дон не стал, и так по ухмылочке Поца было понятно, что правильно догадался, не наряд полиции и не общественная дружина там, за спиной, ходит.
Отстраненно подумалось, что товарищ Твердохлебов что-то недоработал со своими питомцами. Поцу сорвало крышу. Не понимает, что если они сейчас Дона убьют, их же посадят. И не убьют, а только покалечат – тоже посадят. День на дворе, свидетелей – вон, в окнах торчат, досмотрят, будут в органы звонить. Так что не видать Поцу своего вожделенного спецназа. Только Дону-то тоже не видать славы художника, эти уроды как ни крути, а руки ему переломают. По роже Поца видно, что озверел, берегов не видит.
Досадно.
И говорить с Поцем бесполезно. Сейчас его даже Филька не убедит жить дружно. Только «смит и вессон». Или «калашников».
Ладно. Если сбежать нам не дано, это не значит, что Поц получит свое моральное удовлетворение. В рожу он получит. Единственный шанс – это сломать Поцу нос и деморализовать гадов, а пока они деморализуются, делать ноги. До Лиговки двести метров, всего лишь спринт.
Просто – спринт.
Все эти мысли уложились в половину из тех десяти метров, которые разделяли Дона и Поца. Потому что шаг он даже не замедлил и улыбнулся Поцу, как улыбался бы любому знакомому, – солнечно и радостно. Пусть злится, хоть на полшанса больше выйти отсюда живым.
Ноль плюс полшанса – это уже полшанса. Что немало.
Полшанса – или Валгалла.
Когда Дон уже почти слышал звон мечей и кубков, чуть громче, чем тяжелые шаги за спиной, там же, за спиной, взревел байк.
Еще полшанса, подумал Дон, сжимая в кармане ключи с тяжелым брелоком – тоже оружие, если уметь пользоваться. Вот сейчас, Поц самую малость отвлечется на байкера, и…
– Залазь, Дон! – крикнул кто-то позади очень знакомым голосом, рядом с Доном притормозил байк, он запрыгнул позади седока, и байк с рычанием рванул вперед, прямо на Арийца.
Не выйдет, едва успел подумать Дон, уже почти видя, как Ариец своим знаменитым таранным ударом валит их вместе с байком на асфальт. Даже не додумал – когда они проскочили между что-то орущим Поцем и Арийцем…
Почему-то Ариец промедлил.
Всего миг, всего на полмига растерялся. Или усомнился. Черт его разберет почему, но сегодня он был просто Эриком Липиным, а не штандартенфюрером СС…
Байкер, не оборачиваясь, показал Поцу и компании фак, поддал газу – и вылетел на Лиговку.
Глава 5,
в которой старые легенды пахнут кровью
Пока летели по Лиговке и дальше, до самого Васильевского, оба сначала орали радостно-нецензурную чушь, а потом почему-то запели «Родина, еду я на Родину» [28]. Дон даже не задумывался, кто его вытащил. Просто не мог. Адреналин хлестал из ушей, в рюкзаке булькало пиво, светило солнце, матерились водители, и жизнь была прекрасна. А что руки дрожат и слезы из глаз, так то от ветра же! Скорость, форсаж, мать же вашу!
Из переулка выскочил огромный черный пес [29], басовито гавкнул и припустил рядом. До самого Васильевского он то отставал, то обгонял байк – легко, словно под его шкурой тоже было пять сотен лошадей. Позади бессильно злился Поц, впереди алел бездонный питерский закат, а между ними было – простое человеческое счастье: жить!
И лишь во дворе-колодце старого дома над Малой Невой, когда байкер сдернул шлем, обернулся, и под шлемом оказался взъерошенный и довольный донельзя Киллер, Дон подумал, что именно так и должно было быть. Кто ж еще-то? И байк, ну точно, как он мог не узнать его дракона? Он же эту модель изучил вдоль и поперек, до последнего винтика.
– Посадка прошла успешно, марсиане приветствуют вас! – проорал Киллер, размахивая шлемом.
Эхо откликнулось ему по русскому обычаю: мать, мать, мать! Или не только эхо, но и какая-то тетка с высокого этажа.
Да плевать! На тетку, на эхо, на все!
– Слазьте, космонавты, – повторил Киллер, помогая Дону удержаться на малость, самую малость качающемся асфальте. – Что там, пиво?
Дон кивнул, потому что даже угукнуть не получилось, и вытащил из рюкзака прохладное, хорошо взболтанное чешское. Две бутылки сразу. Киллер тоже кивнул,
