располагает род Барятинских, но…
— Копейка рубль бережёт, — кивнул я.
— В виду ваших особых заслуг, я готов сразу же предложить вам чин лейтенанта, и…
— Капитана, — перебил я.
Витман замер с приоткрытым ртом.
— Помилосердствуйте, — очнулся он спустя пару секунд. — Вы выкручиваете мне руки, господин Барятинский! Капитан — это, по сути, глава отдела…
— Ну, значит, когда мне понадобится отдел — я его создам, — пожал я плечами. — Капитан — мне подходит, на меньшее не согласен. Если у вас нет возражений, подготовьте необходимые бумаги. А теперь мне нужен телефон.
— Я уже позвонил, — сказал с кислой миной Витман. — И за вами уже приехали.
— Серьёзно? — вскинул я брови. — И кто же?
Глава 7
Делай, что делается
Грустный-прегрустный Платон стоял в тесном помещении возле входа в тюрьму и держал в руках свёрток с моей одеждой. Тайная канцелярия порадовала — сообразили, что деда о моих злоключениях не нужно ставить в известность и вызвали человека, который одновременно и близок мне, и вхож в семью, и болтать не будет.
— Не думал я, что до такого дойдёт, Константин Александрович, — вздохнул Платон, передавая мне свёрток. — Я забираю вас из тюрьмы…
— Скажи спасибо, что не из морга, — усмехнулся я. — Тюрьма — ерунда, Платон. Мальчик не считается мужчиной, пока не побывал в тюрьме.
Я бросил свёрток на скамейку, стянул с себя оранжевую робу.
— Да неужто? — переспросил Платон. — Так у вас говорили?
— У нас по-всякому говорили, — проворчал я, переодеваясь в форму Академии. — В том числе и так… Да шучу я, Платон Степанович! Я ведь не чёрный маг, у меня чувство юмора есть. Скажи, пожалуйста, а вот эта прорицательница, бабка Мурашиха — она со скольких принимает?
— Я думал, мы отправимся отсюда прямиком в Академию…
— Человек предполагает, а господь располагает.
— Вы, ваше сиятельство, не господь.
— Да уж, бог миловал, — хохотнул я, чувствуя, как почему-то поднимается настроение.
Хотя вполне понятно, почему оно поднимается. Я четверть суток прожил, как Капитан Чейн. Влез на заброшенный завод, пережил взрыв, ранение, любовь прекрасной дамы, допросил пленного, утёр нос матёрым профессионалам. Кровь-то кипит. Это вам не в Академии штаны просиживать.
Впрочем, надо признать, полгода учёбы в Академии нанесли моим штанам куда меньший урон, чем одна эта ночь.
Платон, верный традиции, приехал на такси. Водитель дождался нас и, выслушав новый адрес, ударил по газам.
— Что же вам потребовалось от прорицательницы? — спросил Платон, поставив завесу от прослушивания. — Что происходит, Константин Александрович?
— Ты же помнишь, как я дал Вишневскому задание копать под завод? — спросил я, с удовольствием глядя в простое, не «тонированное» окно.
— Разумеется.
— Ну, вот он и копнул. После чего пропал без вести. Скорее всего, погиб. Сегодня я забрался на этот завод, нашёл там чемодан Вишневского, с которым он не расставался. И весьма тонкий намёк на то, что ребята, под которых я копаю, знают, что копаю — я.
— Полагаю, эхо этого тонкого намёка сегодня ночью слышал весь Петербург?
— Да, его, — кивнул я.
— Вы-то хоть целы?
— Клавдия меня подлатала, жить буду, — отмахнулся я; о ранении напоминала только тающая боль в левом бицепсе, как будто ударился обо что-то. — А вот этим сукиным детям я такой гарантии уже дать не могу. Перевешаю всех. И, поскольку ниточек они мне не оставили, я сделаю смелое предположение, что в одном Петербурге не могут совершенно независимо друг у друга действовать две организации такого масштаба. Они связаны. Просто одни действуют через политику, а другие — через магию. И если не получается копать под одних — значит, нужно копать под других. Потому мы и едем к прорицательнице.
— Я мало что понял, — признался Платон.
— Тебе пока и не нужно, — утешил я. — Знай одно: я делаю всё, что в моих силах, и даже больше.
— Вот этому — верю охотно.
Мы подъехали к знакомой хибаре уже засветло. Платон остался в машине — я настоял. А сам вошёл внутрь.
С прошлого визита здесь ничего не изменилось. Всё та же затхлость, травы, свисающие тут и там, огонь в печурке. Только хозяйка лежала на тахте, а не сидела на двух стульях одновременно.
— Прошу прощения за ранний визит, — громко сказал я. — Дело срочное.
Старуха не шелохнулась. У меня нехорошо ёкнуло сердце. Этого ещё не хватало… Что ж, на месте этих сукиных детей я бы, конечно, тоже постарался устранить всех прорицателей. Или прибрать их поближе к себе.
— Бабка Мурашиха? — позвал я громче. — Вы… в порядке?
Подошёл к тахте, заглянул в лицо бабке и отшатнулся. Глаза были открыты, но закатились. На меня смотрели два белёсых пятна.
— Твою мать! — от души сказал я.
И тут же чуть до потолка не подскочил.
— А ты мою мать не трогай, моей матери уж на свете нет дольше, чем ты по обоим мирам землю топчешь, — проворчала Мурашиха и уселась на жалобно стонущей тахте. — Пришёл, грубит. Звали его? А никто его не звал!
Ворча, она тяжело поднялась на ноги, заковыляла к плите, подвинула чайник. Зрачки её вернулись на место.
— А вы всегда так спите, бабка Мурашиха? — заинтересовался я.
— Вот пристал, окаянный! Всегда, не всегда… Это в ваших аристократиях да академиях так учут — даму расспрашивать, как она спит?
Я с облегчением рассмеялся. Всё-таки жуткая сцена вышла. А бабка мне, в целом, нравилась — хотя бы тем, что не заискивала передо мной; не хотелось бы взаправду найти её труп.
— Ладно, Мурашиха, не ругайся, — сказал я. — Дело есть. Заплачу за услуги.
— Уж конечно, заплатишь! — воскликнула Мурашиха. — Куды ты денешься. Чего хотел-то?
Она уселась на свои два крепких стула, я приземлился на знакомый плетёный.
— Так, — сказал я, хрустнув пальцами. — В прошлый раз ты мне говорила про «принцессу». Я шутку-то понял, когда с Анной познакомился. Да и вообще, всё, что ты говорила, сбылось. И про пучину холодную, и про объединиться с тем, кого врагом считаю. Так что тебе, во-первых, можно доверять. А во-вторых — и не отпирайся! — «ниточку» великой княжны ты различаешь.
— Ну, пусть так, — проворчала бабка, явно польщённая.
— А значит, и проследить её сумеешь, — кивнул я. — Чем мы сейчас и займёмся.
— Эт как же — проследить? — Мурашиха вытаращила на меня глаза. — Ты что ж это — не знаешь? Мне это нельзя!
— Чего тебе нельзя? — сдвинул я брови.
— Про тебя, на судьбу твою погадать — это за денежку малую завсегда! А про других — и не проси, нельзя это, в судьбу чужую вмешиваться!
Старуха аж
