Мне достаются белые — то есть черные, если судить по моим старым меркам.
Вокруг нас воцаряется тишина. Все почти как вчера ночью, перед началом поединка с Фан Лином — только, к счастью, нет этих дурацких флейт и барабанов. Хотя не удивлюсь, если какой-нибудь доморощенный гений решит притащить их сюда.
Конфуций педантично поправляет фигуры, бросает на меня исподлобья настороженный взгляд — словно пытаясь понять, на сколько ходов вперед я способен просчитать. Я стараюсь удерживать на лице каменную маску, как если бы мы играли не в шахматы, а в покер. Интересно, кстати, в этом мире играют в покер? Хотя бы просто в карты? Если нет, то... Возможно, я смогу прославиться как изобретатель карточных игр? Убийца-Демона-Принца и Автор-Пятидесяти-Четырех-Карт, благодаря которым у людей наконец-то появится возможность просадить за ночь целое состояние. А что, звучит как очень даже неплохая идея. Надо будет еще что-нибудь повспоминать из прошлой жизни.
Наконец, поизучав меня как следует, Конфуций выдвигает королевскую пешку на два поля вперед. Я тянусь к своей королевской пешке, когда интуиция подает свой голос. Стоп. Не торопись. Нужно выбрать что-то менее стандартное. Нужно навязать Конфуцию контригру с самого дебюта. Немного подумав, я выдвигаю вперед пешку «цэ» — сразу на две клетки. Скорее всего, когда-то я даже знал, как называется этот дебют. Судя по всему, я вообще достаточно много всего когда-то знал. А еще не страдал скромностью и прочей чепухой, мешающей жить.
Если мой ход и сбил Конфуция, то виду тот не подал. Мы принимаемся развивать фигуры и меняемся пешками в центре. Следом за конями я выдвигаю вторую слева пешку, чтобы вывести слона на большую диагональ. Конфуций многозначительно хмыкает и укрепляет центр своей слоновой пешкой. Я выдвигаю слона, а затем задумываюсь. Что, если в этом мире нет такого понятия, как рокировка? Вдруг, если я попробую сделать одновременно ход ладьей и королем, меня дружно поднимут на вилы? Или просто примут за шарлатана? Пару ходов я выжидаю, а затем выдыхаю: Конфуций уводит своего короля в длинную рокировку. Я отвечаю короткой, и наши короли оказываются на противоположных краях доски. Мне импонирует острая манера игры Конфуция — я даже почти простил ему ночное вторжение и удар в солнечное сплетение.
Мы начинаем атаку — Конфуций на королевском фланге, я на ферзевом. Его крайние пешки накатывают на меня подобно лавине, в то время как я уклоняюсь от размена слонами и пытаюсь выстроить свои ладьи по полуоткрытой вертикали «цэ». В этот момент Конфуций надолго задумывается, обхватив голову руками. Мне кажется, еще немного — и я увижу, как перед его лицом забегают нотации разветвляющихся шахматных вариантов. Кто-то из зрителей закуривает трубку — дым развеивается над столом настоящим туманом войны. Действительно, для полного погружения не хватает разве что барабанов. Очень надеюсь, что мысли все-таки не материальны: я не очень люблю отвлекающие факторы.
Наконец, Конфуций решается и жертвует пешку ради вскрытия крайней вертикали. Я смотрю на эту пешку, и мой энтузиазм постепенно гаснет. Ритм сердцебиения учащается, а по рукам пробегают мурашки. Не переоценил ли я свои возможности? Противник явно знаком с законами шахматной тактики и стратегии. Если я проиграю перед тем, как отправиться в изгнание... По сути, ничего катастрофического не произойдет, но моя самооценка хорошенько пошатнется.
Мне стоит больших трудов заставить себя перестать думать о грядущем поражении и о том, как будут насмехаться надо мной Фан Лин, Лиара и Элейн. После счета нескольких вариантов я решаю отклонить жертву пешки и перетягиваю ферзя поближе в театру военных действий. Конфуций, почти не задумываясь, задвигает пешку вперед, прогоняя моего коня прочь от центра, а следом подтягивает пешку «эф». Пару ходов я трачу, пытаясь организовать какую-никакую защиту, после чего перехожу в атаку на ферзевом фланге. Конфуций уводит короля поближе к углу, а затем перетягивает ладью из центра на вертикаль, где притаился мой король. Позиция нравится мне все меньше. Меня охватывает тремор и паника. В голове уже звучат ехидные голоса Лиары и Фан Лина.
«Сосредоточься! — приказываю я самому себе. — Ищи возможности!»
Наверное, из меня вышел бы неплохой тренер по мотивации. По крайней мере, я заставляю себя сосредоточиться непосредственно на игре. Моя атака запаздывает, а переходить в полную защиту слишком рискованно — рано или поздно (и скорее рано, чем поздно) мой король вскроется, и фигуры Конфуция хлынут в образовавшуюся брешь, как вода в пробоину Титаника. Мне нужно что-то, что собьет противника с привычных рельсов. Что-то нестандартное. Что-то вроде...
Меня осеняет, когда я нахожу ход. Рискованно. Очень рискованно. Но перспективно, если учесть, что мой фианкетированный слон все еще контролирует большую диагональ. Я решаюсь и забираю ладьей защищенного пешкой коня на поле «цэ» три. Брови Конфуция вздергиваются, а кто-то сбоку от меня ахает от умиления. Ну, или просто ахает, кто его разберет.
Конфуцию ничего не остается, кроме как принять жертву. Безусловно, ладья сильнее коня, но этой жертвой я подпортил противнику пешечную структуру и ослабил комплекс полей вокруг его «крепости». Теперь мой конь, стоявший в пассивной обороне, обретает второе дыхание и начинает гарцевать по доске, как сумасшедший. Я немного приободряюсь, но стараюсь не переусердствовать — цена ошибки чересчур высока.
Мой противник вынужден перебрасывать часть фигур из атаки в оборону, чтобы хоть как-то прикрыть зияющие вокруг короля дыры. Это приносит свои плоды — добраться до чужого короля мне становится в разы сложнее. Я переставляю ферзя, и Конфуций, отвлекшись от защиты, наносит удар по моему королю. Моя крепость рушится, как карточный домик. Я понимаю, что игра пошла ва-банк. Либо я нахожу какой-то решающий удар на ферзевом фланге, либо через пару ходов сам получу мат. И Конфуцию, судя по его нервно бегающему по доске взгляду, тоже это более чем прекрасно понимает.
Я погружаюсь в раздумья. Зрители по бокам от меня перешептываются. Кажется, кто-то даже делает ставки. Интересно, какой коэффициент? Может, стоит занять денег и тоже
