успели.
И вот что ощущал Гадес от этой раны – смерть.
– Можно ведь что-то сделать? – тихо спросил Амон.
– Конечно, можно, – с раздражением ответил Сет. – Не настолько глубокая рана. Я свяжусь с парочкой богов-врачевателей. Они привыкли к моим звонкам.
Гадес не разделял уверенности Сета. И, поймав его взгляд, понял, что и сам Сет говорит, только чтобы успокоить Амона.
Согласно легендам, Оружие Трех Богов создается непросто и требует чуть ли не божественной жертвы – яд действует медленно, но и противоядие подобрать сложно. Хотя нет ничего невозможного – это Гадес тоже знал. Необратима только смерть.
Заиграла негромкая музыка, в которой Гадес с удивлением узнал одну из своих песен. А покрасневшая Софи вытащила из кармана телефон. Она посмотрела на экран и решительно нажала отбой:
– Извините… это мама. Опять нудеть станет, где я в такое время.
Гадес, Амон и Сет переглянулись: меньше всего им сейчас нужны проблемы с Деметрой. Поднявшись, Гадес решительно заявил:
– Я отвезу тебя.
– Что? – Софи растерялась. – Сейчас? Опять выгоняешь?
– Нет. Но тебе уже пора к себе домой, а Сету – к себе.
– Да, – согласился тот. – Мне надо выспаться после водички из Стикса, а завтра озадачим лекарей.
Амон вызвался поехать с ним, и Гадес видел, что Софи обеспокоенно за ними наблюдает – но Сет и правда выглядел гораздо лучше. Оставив их в клубе, Гадес с Софи вышли первыми.
Прохлада отрезвляла, ласкала кожу. И казалось, все произошло не сегодня, а столетия назад. Хотя, прикрыв глаза, Гадес мог вспомнить другие века и иные ветра. Только голос Персефоны не менялся. Хотя сейчас в нем звучало беспокойство:
– Он просил не говорить Нефтиде. Она не может вылечить?
Гадес достал сигареты и закурил.
– Неф не умеет лечить. Не богов. И начнет беспокоиться. Но Сет не прав, я напишу ей.
Он не стал звонить – объяснять все произошедшее не хотелось, да и неизвестно, где сейчас Нефтида и в чьей компании. Поэтому Гадес просто написал сообщение, прося срочно приехать домой.
Неф тут же перезвонила, но Гадес сбросил вызов, отключил на телефоне звук и убрал в карман. Ветерок холодил, но привычный вкус табака успокаивал. Гадес хотел выглядеть спокойно, к тому же уравновешенность позволяла хорошенько обдумывать все. Но Персефона видела и знала.
– Ты волнуешься, – сказала она.
– Да, – не стал отрицать Гадес. – Стива шантажировали, а Майки сегодня чуть не умер. По нашей вине. Кто-то убивает богов. Теперь они добрались до Сета. Я не знаю, что делать.
– Но ты поймешь.
Их взгляды пересеклись. Красноватый неон вывески клуба бросал на лица кровавые тени, а в глазах обоих отражались бездна и сумерки, и воды Стикса. Узкая ладошка Софи легла на руку Гадеса, и он знал: Персефона верила в него. Как и всегда. И больше всего на свете ему хотелось прижать ее к себе, прикрыть глаза, ощущая ее кожу, ее волосы, ее уверенность.
Пальцы Софи скользнули вперед, перехватили сигарету. И там, где еще минуту назад к фильтру прикасался Гадес, оказались губы Софи. Она затянулась и выпустила дым, такой же мерцающе-кровавый. Выкинула сигарету.
– Поехали, – хрипло сказал Гадес.
Он даже не смотрел на часы с того момента, как проснулся. Время не имеет значения, если живешь вечно, – и Гадес вспоминал о нем только рядом с Персефоной. Тогда он реагировал на ход времени. На пульсирующую смену эпох.
Ночные огни скользили по машине, город охватывал ее, проникал сквозь металл и стекло, впитывался в кожу и кости. Оседал на волосах невидимой пылью – почти как Подземный мир. Гадес хорошо понимал Амона, которому ночной неон с успехом заменил привычное солнце.
Софи молчала, но то и дело поглядывала на телефон. Иногда Гадес замечал, как вспыхивал экран, но музыка больше не играла.
– Ты так волнуешься за своих друзей, – неожиданно сказала Софи.
Гадес смотрел не на нее, а на дорогу впереди, но на его губах появилась улыбка, жесткая и бескомпромиссная, а в глазах отражался не только ночной Лондон, но и бездна. С таким выражением лица сжигали дотла города и развеивали прах по ветру.
– Это очень… по-человечески, – тихо добавила Софи.
– А ты думаешь, мы должны быть бездушными и недоступными богами? Мы всегда жили среди людей. Мы больше люди, чем многие смертные. – Гадес продолжал улыбаться. – Но это не меняет нашей сущности. Ты еще вспомнишь.
Гадес тоже помнил, как шел по зачумленным городам, разведя руки в стороны и собирая дань из теней, оставлявших кашляющие кровью тела.
Гадес помнил, как проводил время в пустыне с Сетом – приходил в туарежские кочевья посреди черных камней, забирая детей в голодные годы.
Помнил, как много раз убивал сам, так что лица давно стерлись, превратившись в единое размытое пятно – тень, которую он вбирал в себя, пропускал в Подземное царство.
А еще он помнил, что Персефона всегда это знала. И ее ничего не пугало. Она любила мужа таким, каким он был.
– Ты вспомнишь, – повторил Гадес спокойно.
– О том, что ты – смерть? – Софи нервно усмехнулась, крутя в руках телефон. – Как это работает? В смысле, Амон успел рассказать, что царства мертвецов есть и у других богов… а как же ад или рай? Как вы делите души? Или кто все решает?
– Это… сложный вопрос. И не уверен, что кто-то из богов может дать на него однозначный ответ. Мы не знаем, как все выглядит для людей. Возможно, после смерти им дается выбор. Или они попадают в тот мир, который ближе всего к их верованиям – к тому, чего они сами действительно хотят после смерти.
– И что, так многие жаждут греческого Подземного мира?
– Это мир сумерек, тайн и магии. Так что желающих больше, чем ты думаешь.
– И ты впускаешь их?
– Мы все это делаем. Все боги смерти – это Врата, сквозь которые мертвецы проходят на следующий этап существования. Если хотят этого.
Софи фыркнула, то ли скептически относясь к такому выбору, то ли не очень веря во всю концепцию. Переубеждать ее Гадес не стал. И потому что она сама со временем вспомнит, и потому что они уже подъезжали к ее дому.
– Извини, до двери тебя провожать не буду, – сказал Гадес.
– О да, я со своей матерью тоже не хочу встречаться.
Софи медлила. Крутила в руках телефон, отстегнула ремень безопасности, но не торопилась выходить из машины.
– Ты правда во все это веришь? – спросила она.
– Не верю. Знаю.
Он тоже отстегнул ремень и наклонился к Софи, так что ощутил, как она невольно напряглась, а ее пальцы стиснули телефон.
– И я знаю, что ты и есть Персефона. Ты
