Значит, все права остались в прошлой жизни. Вы не спасли ее, а умерли, спасая… Достаточно было бы призвать того хроноса в свидетели, который время отмотал, и он бы подтвердил.
Я ошарашенно смотрел на помощника и только и смог произнести:
— И то верно… До чего же ты умный.
— Есть немного, — скромно кивнул парень. — Но был бы хитрее, то придумал бы, как Иришке рассказать о том, что я не совсем человек. Некрасиво получается, вашество, что она не знает, кто я такой.
— Ты думаешь, что она не примет тебя настоящим? — спросил я.
Фома покачал головой:
— Боюсь я, вашество. Вот как представлю, что она возьмет и скажет, что не нужен ей такой…
— Тебя ведь даже ее матушка одобрила, как я понял.
— Так и она не знает, кто я таков! Вот про вас Арина Родионовна с самого начала знала. Понимала, что вы темный, что некромант… И не испугалась вашей репутации.
— Мне повезло, — улыбнулся я.
— А вдруг мне не свезет? — обеспокоенно осведомился парень.
— Глупости! — решительно возразил я. — Она ведь осталась работать в нашем доме после того, как узнала, что в нем живет призрак. И Виноградова ее не напугала.
— Верно, — согласился Питерский. — Но то работа… А я ведь — совсем другое дело. Вдруг она решит, что с таким семью заводить не стоит.
— Зря ты сомневаешься. Но в одном твоя правда: сказать ей надо раньше, чем она сама обо всем догадается.
— Я боюсь, что у меня уши при ней появятся, — признался Фома. И, немного подумав, добавил: — Не представляю, что я стану делать, если Иришка на меня обидится. Или решит, что не сможет мне доверять…
— Если считаешь, что не справишься сам, то я могу с ней поговорить, — предложил я. — Подготовить почву.
— Чего подготовить? — заволновался Фома. — Вы иногда так чудно выражаетесь, что мне вас не понять, вашество.
— Я могу намекнуть ей, что встречал перевертышей. И спросить, что она об этом думает.
— Это было бы славно, — с облегчением признался парень. — И обязательно скажите, что оборотень из кошачьих. Это важно! А то она может подумать, что разговор идет про белок каких или собак…
— А что ты имеешь против белок? — зачем-то спросил я.
— Знамо дело, белки — это крысы с пушистыми хвостами. Я когда жил в том доме у ведьмы, то охотился в котячьем виде, и белки меня дразнили всегда. А у меня не получалось их поймать. Если бы вы представляли, как это гадко, когда эти наглые морды стрекочат с веток, будто смеются! Знают, что мне их лапой не сбить.
— Вон оно что… — медленно произнес я, стараясь придать лицу серьезное выражение.
Фома подозрительно покосился на меня, словно убеждаясь, что я над ним не подтруниваю, а потом вздохнул:
— Спасибо вам, Павел Филиппович. Вы меня всегда выслушаете и поможете.
— А как иначе? — я усмехнулся. — Мы ведь все же одна семья.
— И Зимин тоже нам семья? — уточнил слуга.
— Тоже…
— Тогда надо его будет от этой Свиридовой спасти, — задумчиво сказал Питерский. — Вы представляете — такая фифа в доме? Она ж выведет из себя и его самого, и его невесту…
— А может, все совсем по-другому получится? — предположил я. — Вдруг Елена Анатольевна перевоспитается?
— Ни за что не поверю! — проворчал парень. — Видел я таких дамочек… Они презрительно на всех смотрят, и доброты в них ни на копейку.
— Чудеса случаются, — бросил я небрежно.
Мы подъехали в дому, и ворота распахнулись. В свете фар мелькнули два пушистых кота, который тут же отошли с дорожки и спрятались за Евсеева. Тот прикрыл ладонью глаза и дождался, пока автомобиль остановится на площадке у дома.
— Доброй ночи, господин, — обратился ко мне дворник, едва я вышел из машины. — Докладываю: за ваше отсутствие никаких происшествий на вверенной территории не произошло. Лекарь изволил откушать и уснул прямо за столом. Ваш призрак отнес его в комнату и уложил на кушетку рядом с болезной.
— А болезная? — без особой надежды уточнил я.
— Спит. Да тихо так, словно и не дышит вовсе, — мужчина осенил себя священным знаком. — Но лекарь мне пояснил, что это из-за лечения.
— Все верно, — кивнул я.
— Запирать ворота? — уточнил Евсеев.
— Гостей мы больше не ждем, — сообщил я и махнул рукой. — Запирай…
Сам же поднялся по ступеням крыльца, открыл дверь и переступил через порог. Прислушался, надеясь услышать хоть что-то. Но дом безмолвствовал. Я поднялся на второй этаж и осторожно приоткрыл дверь в комнату Виноградовой. Как и ожидалось, соседка лежала на кровати. Она была бледной и казалась безмятежной. Лаврентий Лавович спал на кушетке на боку, подложив под щеку ладони. Я подошел к нему и поправил плед. Парень сонно завозился и спросил:
— Пора? Уже…
— Спите, все хорошо, — успокоил я его и подошел к креслу у кровати.
Уселся в него и включил лампу, чтобы создать рядом пятно света, и тихо произнес:
— Людмила Федоровна, вы не представляете, какой сегодня был замечательный вечер…
Женщина не подавала признаков жизни, но мне казалось правильным говорить с ней как раньше. Потому что она не любила, когда что-то происходило без ее ведома.
–…и я все же решился попросить Арину Родионовну пригласить ее родителей на семейный обед к Софье Яковлевне на выходные. Потому что подумал, что если и дальше буду тянуть, то она сама решится предложить мне такое. И как потом жить? Вы бы точно не простили мне такой промашки. Да и бабушка до конца моих дней говорила бы, что я все испортил…
Я усмехнулся и подвинулся ближе к Виноградовой.
— На самом деле, мне стало важно, чтобы она поняла — я настроен серьезно! Пусть у нас еще есть время, но ведь она могла бы решить, что я не считаю ее подходящей парой. Могла бы начать сомневаться… В общем, думаю, что я все сделал правильно.
Мне показалось, что ресницы женщины дрогнули, и я затаил дыхание. Но спустя несколько секунд был вынужден признать, что ничего не происходит.
Скрипнула дверь, на пороге показался Фома. Он вошел и едва
