в костюме, и очки поблёскивали в тусклом свете лампочек, как глаза у стрекозы.
Всё это она ухватила одним взглядом, быстрым, как молния, потому что, при виде толпы, инстинкт заставил её тут же спрятаться назад и как можно аккуратнее прикрыть дверь.
А потом она побежала вглубь комнаты с ящиками.
Увидели или не увидели?.. — билось в голове.
Почему-то она даже не сомневалась: ищут именно её, Машу. Тётка с чёрными глазами наябедничала, и вот теперь Очкастый будет шарить везде, пока её не найдёт.
Честно говоря, Маша успела о нём забыть.
Ведь после того, как он заманил её в машину, больше они не виделись.
Маша даже решила, что Очкастый — что-то вроде злого клоуна, который заманивает детей в цирковой шатёр, в котором поджидают… поджидают… другие злые клоуны. Потому что, в общем и целом, цирк Маше нравился.
Кроме клоунов. В них было что-то ненастоящее.
Убежав в дальний конец, Маша принялась горстями доставать из ящика блестящие упаковки. И уже хотела юркнуть на их место, но посмотрела на пол…
Вылезла из ящика, открыла крышку соседнего и принялась запихивать в него упаковки.
Те утрамбовывались плохо: блестящие пакеты были надуты воздухом, и крышка ящика никак не хотела защелкиваться.
Тогда Маша принялась распихивать рационы МЕЖДУ ящиками — заталкивая их куда попало, за батарею отопления, в любую щель — лишь бы не видно.
Ручка на двери начала поворачиваться, когда Маша устроилась в ящике и накрыла себя крышкой.
Если они увидят, что защёлки не заперты — хана мне, — подумала она и зажмурилась.
Исчезнуть, — напряженно думала Маша. — Стать невидимой. Заглушить свои биоволны…
Она представила, как становится такой же маленькой блестящей упаковкой с чем-то твёрдым внутри. Как погружается в кучу точно таких же, неотличимых друг от друга упаковок, как становится одной из них…
По проходу вдоль ящиков кто-то шел.
Шаги звучали глухо, шаркающе, и Маша с холодеющим сердцем узнала того, что был на лестнице…
Она сразу решила, что это сам Очкастый. Если вспомнить, ведь он приволакивал ногу! Она заметила это ещё в школе, в его первый приезд.
Точно он. Вот сейчас он заметит, что защёлки не заперты и сорвёт крышку.
А потом как закричит: — Ага! Попалась!..
Зажмурившись, затаив дыхание, Маша притворялась блестящей упаковкой. Хотя сердце уже готово было выскочить из груди, и писать хотелось так, что если б её обнаружили, девочка испытала бы облегчение: теперь можно больше не терпеть…
Чтобы отвлечься, Маша принялась размышлять о несовместимых желаниях, которые — вот парадокс — частенько приходят вместе. Пить и писать.
Очень странная штука — человеческий организм…
Шаги зазвучали очень громко и наконец… Стихли.
Он стоит прямо напротив меня, — отчётливо, и как-то отстранённо подумала девочка.
Мгновения тянулись, как застрявшая в зубах ириска.
Вот сейчас он протянет руку, — думала Маша. — Возьмётся за край крышки…
И тут она услышала двойной сухой стук и крышка прилегла плотнее.
Он защелкнул меня! — сообразила Маша. — Он закрыл ящик на замок.
Накатила паника.
Шея под волосами вспотела, воздух сгустился и показался очень горячим.
Сразу стало понятно, что его, воздуха, в ящике не очень-то и много, и конечно же, он вот-вот закончится.
Я дерево, — лихорадочно подумала Маша. — Я куст терновника. Нет, лучше я буду сирень.
В школе они проходили, что деревья на самом деле дышат не кислородом, а углекислым газом — то есть, поглощают отходы жизнедеятельности человека.
Быть деревом, — думала Маша. Вдыхать углекислый газ, а выдыхать кислород. А потом становится человеком и вдыхать кислород, а выдыхать углекислый газ…
И почему в природе не так? Было бы очень удобно. И для экологии сплошная выгода.
Об экологии им тоже рассказывали в школе. Что её осталось довольно мало, и поэтому её надо экономить — как электричество.
Шаги удалились.
Маша про себя мудро улыбнулась: что бы она сделала на месте Очкастого? Конечно же, отошла подальше, громко топая, а потом затаилась.
Именно так поступают те, кто играет в прятки.
Надо обнадёжить добычу. Дать ложное чувство безопасности. А потом ррраз! И выскочить из-за угла.
Лучше всего в прятки играть в темноте. Когда коридоры полны теней, а под каждой кроватью прячутся монстры…
Текли минуты.
Маша заметно успокоилась, дыхание выровнялось, и она даже начала задрёмывать.
Мысли сделались ленивыми и тяжелыми. Как осьминоги в Марианской впадине — она видела про таких в мире животных.
Но почти уснув, Маша внезапно вспомнила страшную историю об одной девочке, которая вот так играла в прятки, спряталась в шкафу… А нашли её через много лет. Высохшую, как египетская мумия.
А призрак так и живёт в том шкафу, ейбогуневру, — рассказывала её лучшая подруга Юлька из детдома.
Испытав благодарность к далёкой Юльке — где-то она сейчас?.. — Маша изо всех сил ущипнула себя за руку.
Зато спать расхотелось.
Надо выбираться, — решила Маша. Она читала, что от недостатка кислорода люди засыпают. И больше не просыпаются.
Лучше пускай меня Очкастый схватит, — решила она. — Подумаешь, сбегу ещё раз.
Она упёрлась в крышку ящика спиной и уже собралась подхватить её, чтобы не грохнула…
И вспомнила.
Он же запер защелки!
Очкастый знал, что она здесь, в ящике, и просто его запер. Чтобы Маша задохнулась, чтобы она… умерла.
Паника накатила с новой силой.
Затошнило, в горле запершило от кислоты, а на языке появился противный привкус печенья.
И зачем я его ела? — думала с горечью Маша. — Могла бы сразу пойти дальше, и всё…
Думай, — приказала она себе. — Вот Мишка обязательно нашел бы выход.
Где-то за глазами, в голове, прятался ответ — почему-то Маша была в этом уверена.
Он сидит там, и только и ждёт, чтобы его поймали…
Карандаш.
Она вспомнила, как Васька, сидя за партой, бездумно смотрел на плавающий в воздухе карандаш.
Телекинез, — называли это учёные. — Способность двигать предметами на расстоянии.
Я должна открыть защёлки, — решила Маша.
Да, конечно: лучше ей удаётся двигать предметы, в которых содержится что-то живое. Но ведь… Но ведь она тоже — что-то живое! И находится как раз в этом ящике, который надо открыть.
Только вот защёлки… Они такие маленькие. Такие… Надёжные.
Маша представила защёлки во всех подробностях. Просто прямоугольники из твёрдой пластмассы.
Желтые.
По бокам — такие ушки.
Желтые защелки плотно входят в углубления на крышке, но чтобы их открыть, нужно просто надавить.
А потом подтолкнуть.
Вот так… И ещё раз… И ещё…
Она почувствовала, как вспотела. Ладони сделались влажными и снова начало тошнить.
Это всё углекислый газ, — подумала она. — Я дерево… Я сирень… Которой нужно сдвинуть с места защёлки.
Раздался тихий щелчок.
Маша напрягла спину, крышка приподнялась.
На радостях она не стала возиться со второй защелкой, а просто рывком откинула крышку.
И замерла.
Как кролик перед удавом.
— Т-ссс… — сказала, приложив палец к губам, черноглазая женщина.
Выехав на проспект, я взял направление за город: надо избавиться от трупов.
Не то, чтобы я знал, как это делается.
Обычно такими вещами занимался Котов… При воспоминании о майоре я ощутил острую, как лезвие ножа, тоску. По его рассудительности, здравому отношению к нашей мистике и… ну да. По его практически не ограниченным возможностям.
Теоретически я понимал: надо найти безлюдное местечко, вырыть яму… Словом, постараться придать этому безобразию хоть сколько-нибудь пристойный вид.
Ребята не виноваты, что у них нет мозгов: ящерицы вообще не блещут сообразительностью.
Но это не оправдывает и меня.
Чего уж греха таить: от моей улыбки ещё никто не умирал.
Если разобраться, это меня выбило из колеи больше всего. Неужели я так плохо выгляжу? Или… сработала репутация стригоев?
Любопытно: это где ж они так обнаглели, что люди пугаются одного их присутствия? До смерти.
Наверное, я превысил скорость.
Вырулив на объездную, я вспомнил о болоте, на котором мы в своё время проводили изыскания. Место глухое, безлюдное, на кривой козе не проедешь. В самый раз
