как аспирин в стакане воды? Но где тогда пузырьки? Ну хоть какие-то крохотные пузырьки от мамы?!»
– Паркер, налей-ка мамочке ещё вина! – потребовала Призрак, и Паркер в смятении затоптался на месте. Он оглянулся на брата, но тот впился глазами в пальцы мадам: она постукивала по бокалу ногтями в точности, как мама! Она ещё там, внутри! Ещё не поздно!
– Паркер, ты слышал маму? – кивнул Престон близнецу, и тот с облегчением выдохнул. Оказывается, он всё это время не дышал.
–Ой, а бутылка-то кончилась! – растерянно заморгал Паркер на бутылку. Престон отлично видел, что с полстакана там ещё наберется.
– Ну так сбегай, не заставляй маму ждать! – недовольно бросил он брату, покачивая Лили на руках. Малышка больно вцепилась ему в ухо, но он даже не пикнул.
– Ох, Портер, они уже называют меня мамой! – кокетливо сощурилась Кэтрин. – Боже, это так мило! Давай оставим их себе! Они так похожи на тебя!
– Паркер! – шикнул Престон, и его брат метнулся из столовой прочь. «Только бы кретинский осёл сделал то, что я подумал, только бы раз в жизни, а потом может опять не пользоваться своей ослиной головой хоть до Второго Пришествия!» – взмолился Престон.
– Слушай, а чем это так… пахнет? – повела носом Призрак, и Престон напрягся. Только бы тело мамы не подвело и не открыло раньше времени их замысел! Лили снова захныкала, и Престон торопливо запел:
– Twinkle twinkle little star,
How I wonder what you are,
Up above the world so high,
Like a diamond in the sky
Twinkle twinkle little star
How I wonder what you are!
Лили принялась мычать, подпевая ему всё тише и мягче, пока наконец не уснула, тревожно кривя зарёванное личико.
Отец и Призрак замолчали. Кэтрин раздражённо дёргала себя, то есть Присциллу за волосы. Престон напрягся. Что ещё она выкинет?!
– Знаешь, Портер, милый, я подумала…
Её перебил Паркер:
– Мамочка, вот, я принёс! – запыхавшись, он поставил на стол бутылку.
– О, ты даже открыл её! Какой умница! – зловеще улыбнулась ему почти мачеха и принялась гладить по голове, всё сильнее и сильнее цепляясь в волосы. Мальчишка мужественно терпел, а его брат бегал глазами с одного лица на другое: Паркер сжимает губы, чтоб не заорать, Призрак смотрит куда-то в пустоту, со всё нарастающей злобой, отец едва заметно морщит нос – он уловил запах! «Только бы это было можжевеловое масло!» Озарение вспыхивает в глазах отца, он смотрит на Паркера, тот не ведёт бровью, только говорит:
– Мамочка, ты хотела вина? – и тянется за пустым бокалом. – Я тебе даже налью, ты, наверное, очень устала!
Самым невинным и благовоспитанным своим голосом, и даже не фальшивит! «Всё ты можешь, когда надо!» – со смесью злорадства и облегчения думал Престон.
– О, да, малыш, я так устала… три года в одном положении, даже в такой мягкой постельке, это, я тебе скажу, тяжело! – зловеще зашипела Призрак, и отшвырнула от себя Паркера так, что тот упал и со стуком ударился о пол локтями. Престону невыносимо захотелось вскочить и загородить брата собой, но он терпел. Паркер закусил губу и отполз от чудовища подальше. Та взяла бокал и посмотрела сквозь него на свет свечей. Отец, затаив дыхание, следил за ней.
– Какой оригинальный аромат! – пробормотала Кэтрин и небрежно кивнула отцу: – А ты, Портер? Выпей же со мной!
Она отхлебнула первый глоток. Весь мир замер вокруг Престона. Он медленно, очень медленно облизал губы и ещё сильнее прижал к себе Лили. Призрак поморщил нос:
– Забавный аромат…
И вдруг волна спазма пробежала через всё мамино тело! Престон был готов заорать, но рано, рано!
– Прости, я кажется, перебрала, – застенчиво хихикнула Кэтрин, и Паркер за спиной у Престона впился ему во второе ухо. Первое всё ещё держала цепкими пальчиками спящая Лили. Престон подавил вскрик боли и разочарования – неужели Призрак победила маму? «Не может быть, мама, борись, пожалуйста!»
– Мы пролетели… – шепнул Паркер, и Престон не выдержал:
– Мама, давай же! – закричал он, и тело Присциллы согнулось пополам. Кэтрин отчаянно взмахнула руками, лицо её было перекошено болью и ужасом Смерти, на этот раз – настоящей, окончательной. Даже восьмилетним близнецам это стало понятно…
Кэтрин и Присцилла метались, швыряя одно на двоих тело в разные стороны, сшибая со стола супницу, бокалы, свечи… Отец едва успел бросить скатерть на пол и погасить огонь. Столовая утонула во тьме. Престон заорал:
– Паркер, пригнись!
И на ощупь заполз за диван, осторожно укрывая собой Лили. В темноте он нашёл дрожащую ладошку брата и крепко сжал её.
Кэтрин выла и сыпала грязными проклятиями, от которых у Престона горели уши сильнее, чем от щипков брата и сестры, Паркер испуганно и восхищённо ахал и громким шёпотом повторял отдельные слова, стараясь запомнить. Отец кричал неразборчивую чушь, грохнул перевёрнутый стол, мать шумно вытошнило прямо на ковёр.
Что-то скреблось, как гигантская крыса, совсем рядом с мальчишками, и они забывали дышать. Наконец наступила тишина. В отвратительно пропахшей, кислой и удушливой темноте отец жалобно позвал:
– Прис? Паркер? Лили?..
Престон сжался – а как же?..
– Престон? – выдохнул отец, но мальчишка молчал. Губы его склеились.
– Мы здесь, пап, – подал голос Паркер. – Можно я свечу зажгу, а? Мне страшно…
– Да-да, сынок, да, – дрожащим голосом пробормотал отец. Судя по звуку, он шарил по комнате.
Паркер, вопреки своим словам, не двигался с места. Престон тыкал его в бок и выпихивал из убежища. Лили недовольно ворчала и пыталась снова зарыдать, но брат на ощупь взял её на руки и начал укачивать, повторяя:
– Спи, звёздочка, спи, звёздочка, спи! – как это делала мать. Комок мокрой шерсти застрял у него в горле, но он не решается прокашляться. Сейчас даже дышать казалось слишком громким.
Паркер вернулся, торжественно выставив перед собой канделябр с пятью свечами. Нижнюю губу он выпятил, верный признак – разревётся, дай только маленький толчок. Престон осторожно высунулся из-за дивана. Столовая разгромлена, прямо у дивана – огромная, зловонная лужа. Битое стекло стаканов поблескивало в свете свечей. Паркер пробрался к застывшим, похожим на две небрежно брошенные медвежьи шкуры родителям. Отец горбился над матерью и гладил, гладил её по лицу и плечам.
– Паркер! – тихо окликнул Престон, но поздно: брат наступил в тёмную, густую лужу супа и громко ойкнул. Мать, будто только этого и ждала – резко села и строго посмотрела куда-то в темноту:
– Мисс Финнеган, я же сотню раз вам повторяла – никакого можжевельника в моём доме, никогда, никогда! – бормотала она, а отец, заливаясь слезами, целовал
