прямо перед твоими кроссами. Видишь?
Казя вперилась в землю. Кроссовки она видела. Лужу перед ними тоже. Лестницу – нет.
– Шаг сделай.
Казя осторожно шагнула.
– Да не в лужу! А на ступеньку.
– Ы-ым?
– Ну, не по горизонтали шагай, а вниз, вниз. Дай-ка дорогу.
Казя подвинулась, прижалась к ограде. Прижалась по-человечьи, хотя могла бы провалиться сквозь прутья, уступить путь старику. Фёдр на ее глазах стал уходить под землю, сквозь лужу и опавшие листья. Вот уже по пояс исчез, вот по грудь.
– Мать твою на каяк… – пробормотала Казя.
– Что? Давай за мной.
– Я так не смогу, Фёдор Иваныч. Да и… И не хочу, если честно. Умерла так умерла, я все понимаю, но… Под землю все равно не хочется.
– Ну, как знаешь. Стой тут.
И здорож окончательно исчез.
Стоять столбом между оград Казя не собиралась. Она выбралась на дорожку, запомнила на всякий случай место и решила для начала просто пройтись. Надо найти других, попавших в аналогичную ситуацию. Попробовать выйти не через центральный вход, а иным способом. Вряд ли все кладбище огорожено, наверняка есть лазейки. Или, на крайняк, вернуться к своей могиле и сидеть там.
Который час, Казя не знала, но понимала, что скоро начнет темнеть. К этому моменту надо хотя бы сообразить, где провести ночь, если не удастся выбраться. Некоторое время она бродила бесцельно. На одной могилке нашла игрушки. Потопталась в нерешительности, затем взяла зайку. Отвела глаза, глянула: зайки задвоились. Один остался у нее в руках, второй, точно такой же, понуро сидел на мраморе, у фотографии девочки, имени которой Казя так и не разобрала.
– Отлично, – сказала она вслух. – Подушками и матрасом я обеспечена. Можно будет набрать побольше плюша и мягко устроиться. Лишь бы дождь не пошел. Еще бы плед найти и еду.
Есть пока не хотелось.
Казя прицепила зайца к поясу – он повис, как охотничий трофей, – и пошла дальше. В конце концов добрела до сетки, огораживающей территорию. Потрогала: сетка есть, пальцы сквозь нее проходят. Ну и отлично. Казя отыскала подходящее дерево, взобралась на ветку и спрыгнула на ту сторону. Вот она и на свободе! Теперь бегом в сторону трассы.
Ха! Ни бегом, ни кругом, ни в обход – никак! Гладкая невидимая стена высилась везде. Местами она отходила от сетки метра на три, местами – аж на пять-шесть. Иногда вплотную приближалась к ограждению. Лазеек не было.
Темнело.
Обратно перелезать не потребовалось: в одном месте две секции повалило на землю, по ним удалось спокойно пройти.
Поднялся ветер. Стайка птиц со скандалом устраивалась на ночлег.
Казя решила вернуться к своей могиле и пристроиться рядом с ней. Кажется, там недалеко валялись ящики. Можно посидеть на них, а если найти спички, то и разжечь костер. Казя всегда была мерзлячкой и не сомневалась в том, что сохранила эту особенность и после смерти.
Найти свою могилу удалось не сразу. Пришлось двигать к центральному входу и вспоминать, куда поворачивала процессия, когда несли гроб.
Около могилки ее ждал сюрприз: несколько человек, точнее несколько бывших человек, деловито опорожняли содержимое пластикового стаканчика в какую-то бутыль и кидали хлеб в пластиковый пакет с надписью «Сегодня я помог детям». Затем дружно отворачивались и повторяли процедуру. Если судить по наполненности пакета, хлебушка в нем набралось никак не меньше трех килограмм.
Казя хотела было сбежать, но ее заметили.
– Йоху!
– Задохля новенькая!
– Подваливай к нам!
– Давай, не тормози!
Казя попятилась, судорожно сглотнула, выдохнула и приблизилась:
– З-здр… здравствуйте!
Мертвяки дружно расхохотались. Молодой, красивый, хипстерского вида, в очках и полосатом шарфе, как у «Доктора Кто», ответил:
– И тебе сто лет не гнить! Кассимира?
– Ну да. Казя.
– Отлично. А я Лекс. Алексей Таганов. Будем знакомы. Запоминай: тетя Таня, Игнат Матвеич, Склеп Иваныч…
– Склеп?
– Это кличка. Я Иван Иванович. Но правнуки на моей могиле решили что-то вроде склепа соорудить, так что… Я не возражаю.
– А как ты им возразил бы? – резонно заметила тетя Таня.
– Я не возражаю против клички, – повторил не ей, а скорее Казе Иван Иванович. – Склеп так Склеп. Нормально.
Тете Тане на вид было не больше сорока, сорок пять от силы. Черное трикотажное платье подчеркивало прекрасную фигуру. Старила ее прическа: перманентная завивка, начесано все, лака столько, словно широкой кистью покрывали. Привет из восьмидесятых годов прошлого века.
Склеп Иваныч был сухоньким стариканом в строгом сером костюме. Вместо сорочки под пиджаком виднелся красный пуловер, а может футболка.
Игната Матвеича Казя пока не разглядела.
– Меня не представил, – заметил пятый мертвяк, толстячок-подросток.
– Это наш Маня! – сказал Лекс. – Прошу любить и жаловать.
– Маня – сокращенно, а полностью – Маньяк, – уточнил толстячок. – Я серийный убийца. Не пойманный. На мне восемнадцать изощренных убийств.
– Ой, всё! – скривилась тетя Таня. – Уже восемнадцать. Когда Лекс появился, было семнадцать. Обычных.
– Каких обычных?! – обиделся Маня. – Ну одного да, кирпичом. А того, кого ртутью, это обычное? Да было бы у меня все обычное, я бы тут с вами не зависал! Сами знаете, по нашим законам мне не как вам, в аду вечно не гореть. Год отмучился – и свободен!
Поймав удивленный Казин взгляд, Лекс пояснил:
– Маня – еврей. Он верит, что в течение года после смерти придется испытывать то, что ты причинил другим, а потом все грехи снимаются. Такие у них правила. Как по мне, так деби…
– Да шо ты понимаешь в наших правилах! – взбеленился Маня. – Да я…
– Стоп! – сказал Склеп Иваныч. – Стоп.
Все заткнулись. «Вот кто у них главный!» – поняла Казя.
– Сцепитесь потом, у нас сегодня вечеринка.
– Вечеринка?!
– Ну да. В честь тебя. Ты ж похоронилась? Похоронилась. Надо отметить. Тем более, есть чем угоститься.
– Надо бы еще водочки набрать, – подал голос Игнат Матвеич.
– Да хватит, – осадила его тетя Таня. – Там у нас еще сок апельсиновый, яйца, гамбургеры…
– Бенгальские огни! – добавил Маня, так по-детски добавил, мечтательно. – Давайте уже сегодня используем, такой повод!
Казю вдруг «улыбнуло и отпустило»: она не одна, тут есть сок и гамбургеры, веселая компания и вечеринки.
– Теперь вопрос: где будем праздновать? – сказал Склеп. – Логично, чтобы у новенькой. Но она явно еще не обустроилась.
– Не обустроилась, – подтвердила Казя.
– А у себя-то хоть уже была?
– В смысле? Н-н-н… Наверное, нет.
Все принялись спорить, обсуждать, как быть.
Казя помалкивала, помалкивала, затем, уловив нить, заявила:
– Я под землю не хочу. Боюсь.
Тетя Таня и маньяк Маня многозначительно переглянулись. Лекс посмотрел на Казю поверх очков. А Склеп Иваныч решил:
– Будем праздновать в моей склепе, на свежем
