Надя вспорхнула с едва занятого места и, махая одной рукой кому-то возле очереди в туалетный закуток, а другой поддерживая шляпу, засеменила навстречу. Двухвостая неспокойная сорока, стащившая под шумок цилиндр провинциального фокусника…
— А почему не «Петроградный Меркурий»? — машинально усмехнулась я последним ее словам, но на шутку никто не отреагировал. Сидящие по обе стороны молодые люди и девушки ничего не услышали.
Я почувствовала себя неуютно и вдруг запоздало сообразила, что телефон остался в раздевалке вместе с верхней одеждой. Стоило взять его, чтобы как минимум записать на диктофон разговор с этим… Вольдемаром.
Теперь меня мучило беспокойство. Вернуться? Или не рисковать? Тут я хотя бы остаюсь на виду и потому — в относительной безопасности. Я медлила.
Кончился танцевальный трек, и тут же, без промедлений, заиграл другой.
Низкий раскатистый звук, среднее между вибрацией струны и ритмичными ударами в барабан, задрожал в желудке, отдаваясь приятной щекоткой в пальцах рук и ног. По спине побежали мурашки. Вспомнился губной инструмент шаманов из африканских племен: деревянная штука, которую зажимают зубами и играют, дергая короткие металлические рычажки.
Два голоса — мужской и женский — эхом вкрались в ритм, заползли в уши, зашептали с мягкими придыханиями:
I want to know how to survive in the nightlife.
The truth and dare of the drug for the first time.
I click my heels and dance with the heat rise.
I want to know how to survive in the nightlife. [35]
…И внезапно взорвались чечеткой ударных и басистыми гитарными рифами.
— Что. У вас. Тут. Бесплатное? — перекрикивая шум, раздельно произнесла я, стараясь избавиться от наваждения.
Расставлявший посуду бармен дернул цветной челкой, поглядел исподлобья как на невменяемую. Стаканы двигать при этом не перестал.
— Вода, — глухо произнес он. Музыкальные вибрации поглотили его голос, но я прочитала ответ по губам.
— Налейте, — кивнула я.
Он еще раз смерил меня пренебрежительным взглядом, но оставил стекло в покое и отвернулся. Щипчиками ловко перекинул в высокий бокал несколько кубиков льда из морозильного отсека. Набрал из-под крана воды. Я следила за ним, пытаясь унять все нарастающую внутреннюю тревогу. Сердце тяжело колотилось в груди — гулко, точно в свинцовом ящике. Музыка волнами расходились по телу, звала, будоражила.
The desire that vodoo gives to a weak mind.
I want to know how to survive in the nightlife… [36]
И Надя, как назло, все не возвращалась — затерялась в толпе, не различить.
— Пожалуйста.
Стакан лихо проехал по столу и остановился напротив. Я вцепилась в него, будто в поручень переполненной маршрутки.
Локти липли к каменной столешнице. Бармен несколько механически продолжал натирать бокалы. На бесстрастном лице его теперь не читалось никаких эмоций. Ритмичные тени танцующих одинаково покачивались в отражении на задней стене бара, дробились в цветных бутылках с сиропами и тониками. В общей синхронности и зацикленности их движений проскальзывала нарочитая неестественность.
Я почувствовала себя внутри музыкальной шкатулки: когда поднимаешь крышку, а застывшая фарфоровая балерина вращается на подвижной платформе с остекленевшим взглядом и посмертно сомкнутыми над головой нежными руками.
А мир плывет вокруг, и музыка звучит, а балерина крутится-крутится…
Что-то тут не так…
Я сделала жадный глоток и вздрогнула, уловив краем глаза движение позади. Крутанулась на стуле, едва не расплескав остатки воды. И чуть не столкнулась нос к носу с возникшим рядом причудливо разодетым незнакомцем — молодым человеком неопределенного возраста: то ли из-за обилия грима на лице, то ли от излишней, какой-то нездоровой худобы, то ли от количества одежды, навешанной на нем как на вешалке или на…
Я замерла, ловя пришедшее на ум слово.
Манекене…
Франт с наскока уселся на свободный Надин стул, оперся одной рукой на него, а пальцы другой пропустил сквозь высветленные рыжие пряди челки, местами окрашенные из пульверизатора зеленой краской.
— Прошу прощения, прекрасная леди. Не хотел напугать. Позвольте назваться: представитель древнейшего рода высшего потомственного дворянства, обитавшего в этих местах, — он сделал круговое движение головы, охватывая обозримое пространство, — с середины пятнадцатого века. Почти принц. Или, выражаясь по-русски, цесаревич. Надеюсь, вас не испугают такие внушительные цифры и такие громкие слова.
— Когда города еще не существовало? — недоверчиво уточнила я.
Внешне «представитель дворянства» действительно напоминал некогда богатого, но разорившегося человека — деньги ушли, а привычки и повадки остались. Хотя больше он походил на натуру эксцентрическую и творческую, старательно косящую под стиль века эдак девятнадцатого.
Все было при нем: и туфли с блестящей пряжкой, и высокие чулки, и кюлоты, и расшитый золотыми узорами камзол, и даже смахивавшая на длинный пирог шляпа с потрепанными перьями, — но все предметы гардероба казались настолько затертыми и поношенными, что придавали облику больше неряшливости, чем изысканности.
— Именно! — обрадовался франт. «Почти принц» колупнул длинным ногтем указательного пальца дыру на чулках и расплылся в приторной улыбке. — Или, по-простому, Вольдемар.
Он сделал нелепую попытку поклониться, сидя верхом на барном стуле, и чуть не клюнул меня носом в вырез платья. Но я не придала этому значения. Имя пульсировало в голове глухими ударами набата — снова и снова… Вольдемар. Знает ли он, кто я, или подошел случайно, как к простой незнакомке, малозначительной посетительнице клуба, одной из прочих? Вот бы проверить…
Беспокойный Вольдемар тем временем призывно щелкнул бармену, тот учтиво согнулся над стойкой.
— Два коктейля! — выпалил он, с радостным оживлением барабаня пальцами по столешнице. Они были тонкие, почти женские и, точно в компенсацию за утонченность, украшенные массивными кольцами в виде переплетенных змей, надкушенных червивых яблок и оскаленных морд диких животных.
Бармен заторможенно мигнул и уточнил:
— Какие?
— Какие? — переадресовал мне вопрос Вольдемар, придвинувшись еще ближе. Крашенные едкой зеленой тушью ресницы затрепетали.
В нос дохнуло парфюмом: сладкая тревожная смесь мускуса, ладана и гвоздики. Захотелось чихнуть. Вольдемар усмехнулся:
— Коктейль «Железный дым»: соленая вода, джин, настойка на нори… Или «Черный мед» — ром, черная орхидея, миндальный ликер. Говорят, девушка охотнее выберет название, связанное с едой или чувственной близостью, понимаешь, о чем я, да? Что скажешь?
— Мне бы что попроще, — пискнула я, поморщившись при упоминании алкоголя.
— А что ты хочешь? «Ванильную радугу»? Тогда ты не по адресу. — И вновь порывисто развернулся всем корпусом. — «Время и стекло»! Дважды!
Последние слова он буквально гаркнул, потому что странная песня про вуду, сменившаяся вибрирующим потоком густых, низких звуков, споткнулась и снова взорвалась оглушающим натиском перебивающих друг друга голосов.
Бармен отвернулся и почти тут же крутнулся назад, держа в руках два высоких стакана (память вынесла из глубин название «хайбол»). Я удивилась, с какой невероятной скоростью он управился на этот раз. Внимательно уставилась на коктейль. Внутри плескалась густая перламутровая жидкость карамельного цвета и торчали тонкие ледяные иголки.
Я вдруг сообразила, что до сих сжимаю в левой руке запотевший от холода стакан с водой. И меня осенила идея. Вода!
Я незаметно придвинула стакан ближе к краю стойки, непринужденно взмахнула рукой, будто нечаянно задевая его. Попыталась поймать падающий стакан, но вместо этого лишь расплескала его содержимое по коленям и рукавам Вольдемара.
— Ой! Извини, я такая неуклюжая порой.
На секунду Вольдемар замер с видом человека, отыскавшего в ополовиненной тарелке супа жирную навозную муху. Брезгливо, по-кошачьи, встряхнул кистью, осыпая стойку очередью брызг, и пристально взглянул на меня, мгновенно перестав улыбаться. Лисьи глаза внимательно сощурились.
— Хорошая попытка, — сказал он с неподдельным уважением. — Но вода не та. — Вольдемар выхватил из кармана кружевную салфетку и старательно протер ладонь. В дрожащем освещении я заметила, что глаза у него изумрудно-зеленые. Какие-то… неживые. — Значит, ты и есть Марго?
Я кивнула, не в силах ответить. Крепко сжала бокал:
— А вы здесь всем заправляете. Ты и другие… И берете на себя больше, чем следовало бы.
В этот момент музыкальная композиция просела: резкие биты сменились завораживающим трансом, и в образовавшейся тишине голос прозвучал особенно громко.
— Забавно. Кто научил тебя фокусу с водой?
Обвинения Вольдемар пропустил мимо ушей.
— Не понимаю, о чем ты…
Впрочем, прикинуться дурочкой не вышло.
— Ты одна здесь? — Он повел носом. Ногти, еще минуту назад отбивавшие легкую дробь, впились в барную стойку, оставив на ней глубокие засечки. И это в камне-то!
— Да-а, — беспечно протянула я.
— Врешь! — обрадовался Вольдемар непонятно чему. — Мне нравится. —
