Дитя Дракулы - Джонатан Барнс

и заметила прочие прискорбные обстоятельства: сладковатый гнилостный запах, обломанные грязные ногти Кэрри, ее воспаленные, налитые кровью глаза. На секунду мне даже почудился какой-то звук вроде шелеста крыльев – словно где-то в доме бьется случайно залетевшая птица.

Затем леди Годалминг заговорила, и тревога за нее вытеснила из моей головы все прочие мысли.

– Мина? Мина Меррей?

– Я Мина Харкер, моя дорогая, вот уже много лет.

Кэрри попыталась обойти стол, споткнулась и еле удержалась на ногах.

– Мина, дорогая, у меня внутри что-то живет. – Она подошла ближе. – Что-то растет и уже входит в силу.

Она сделала еще один неуверенный шаг, и я бросилась к ней навстречу.

– Кэрри…

Она остановилась, пошатываясь.

– Эта маленькая марионетка насквозь пропитана кровью. Напоена веществом жизни и смерти.

– Вы устали. – Я подступила ближе. – Вы изнурены, и вы слишком долго оставались в одиночестве. Вам нужно отдохнуть. Вам нужно помолиться. А самое главное, вам нужно с надеждой смотреть в будущее.

Кэрри открыла рот, но ничего не сказала, а зачарованно уставилась поверх моего плеча, как если бы вдруг увидела позади меня некое гипнотическое зрелище – хотя мы были в комнате одни, разумеется.

– Мина… – выдохнула она. Глаза ее закатились, и она медленно повалилась вперед в глубоком обмороке. Я едва успела подхватить бедняжку.

Перехожу к самой страшной части своего рассказа. Холодею при мысли, что придется писать об этом. Тем не менее постараюсь изложить все дальнейшее внятно и подробно.

Как только Каролина лишилась чувств, я громко позвала на помощь. Почти сразу прибежал Эмори – свежевымытый, во всем сухом и чистом, – и мы вдвоем отнесли несчастную наверх и уложили в ее личной спальне.

Когда Эмори ушел, я переодела Кэрри в белую ночную сорочку, взятую из комода, и устроила в постели поудобнее. Спустившись вниз, я обнаружила, что все слуги уже повыходили из своих комнат и проворно наводят порядок в доме. Одного из них – мрачного, задумчивого и довольно видного собой молодого мужчину по имени Эрнест Стрикленд – я послала в деревню с приказом срочно телеграфировать Артуру и привезти местного врача. Скоро нам понадобится и Джек Сьюворд. Завтра утром отправлю мужу телеграмму на сей счет.

Эмори приготовил мне незатейливый ужин и принес в кабинет Артура, где я сидела у растопленного камина. Все это было в высшей степени необычно, но вполне в духе дня.

Я попыталась расспросить дворецкого о подробностях, касающихся явного душевного расстройства хозяйки и отсутствия хозяина, но он ответил уклончиво:

– Давайте дождемся возвращения его светлости, миссис Харкер, и он сам вам все расскажет. Лорд Артур сделал все, что мог, но… – Слуга оставил фразу незаконченной. – Простите меня, мэм.

– Если вас что-то тревожит, Эмори, вы должны откровенно сказать мне.

– Скажу только, миссис Харкер, что иногда поломанную вещь не починить, как ни старайся. А иногда, стараясь починить, только ломаешь еще больше.

Завершив свою короткую речь, Эмори поклонился и покинул комнату. В скором времени вернулся молодой Стрикленд с плохими новостями. Телеграмма отправлена, но местный доктор сам лежит больной, а врач на замену, за которым уже послали, вряд ли прибудет в деревню раньше завтрашнего утра.

Я обсудила положение дел с Эмори, и мы решили оставить Каролину в покое, пусть спит пока что, а доктора вызвать при первой же возможности. Час уже был поздний, у меня слипались глаза. Эмори распорядился приготовить для меня комнату рядом со спальней Каролины и разжечь там камин пожарче. Я поблагодарила дворецкого, а заодно всех слуг, и поднялась наверх.

Я слишком устала, чтобы писать в дневнике. Перед отходом ко сну заглянула к леди Годалминг, которая лежала неподвижно, тихо и спокойно. Я села подле нее, взяла ее руку и прочитала короткую молитву. В шуме неослабевающего дождя мой голос звучал слабо даже для собственных моих ушей.

Потом я ушла в соседнюю комнату и улеглась в постель. Огонь в камине шипел и трещал. Чтобы отвлечь мысли от печальных событий дня, я попыталась вызвать в воображении веселые и счастливые лица любимых. Почему-то у меня это не получилось. Образы тотчас же начали отдаляться, тускнеть, а потом и вовсе растворились в темноте. Мысленно я последовала за ними во мрак и через считаные секунды с благодарностью отдалась сну.

Среди ночи я внезапно проснулась с чувством всепоглощающего ужаса. Огонь в камине не притух, а наоборот, разгорелся сильнее, и по стенам метались тени от бешено пляшущего пламени. Где-то снаружи, до неприятного близко, заходились лаем собаки, точно перед началом охоты. А надо мной, слева от кровати, стояла леди Каролина Годалминг в длинной белой сорочке.

На мгновение я словно перенеслась в далекое прошлое и вновь оказалась в Уитби, где Люси Вестенра ходила во сне на протяжении нескольких недель, предшествовавших ее превращению. Потом я вспомнила, где и в каком времени я нахожусь и что именно от меня требуется.

– Каролина, – повелительно сказала я. – Вам следует вернуться в постель. Вам нужно отдохнуть, восстановить силы и снова стать собой.

Она покачала головой, а потом заговорила таким неестественно ровным голосом, что я невольно задалась вопросом, уж не сомнамбула ли она в самом деле.

– Там тень. Тень с Востока.

– О чем вы? Мне кажется, вы тревожитесь без всякой причины.

– Она приближается. И несет с собой губительную заразу. – Кэрри умоляюще простерла ко мне руки, призрачная фигура на фоне каминного огня. – В грядущем мире не место ребенку. По крайней мере – моему ребенку.

– Прошу вас… – Я встала с кровати. – Пожалуйста, давайте я отведу вас обратно в…

Кэрри вскинула ладонь, останавливая меня, столь властно и решительно, как никогда прежде не делала.

– А потому, – продолжила она, – ребенка у меня забирают. Его удушают в утробе. Отнимают у меня.

Пламя гудело, шипело, потрескивало позади нее. На ее губах появилась безумная улыбка.

Только тогда я наконец поняла, что происходит. На ночной сорочке, между ног Кэрри, расползалось жуткое кровавое пятно. Кровь текла из нее ручьем, окрашивая сорочку алым… господи, сколько крови!

– Тень, – сказала Кэролайн. – Тень подступает к нам. Тень, которая погубит всех нас.

Но последние слова я едва расслышала – их заглушил дикий, пронзительный, отчаянный крик, который уже много дней копился во мне.