Ты бы ни за что не догадалась, если бы я не позволил тебе поделиться со мной своей кровью, — ухмыльнулся князь.
Простые, казалось бы, слова, но во мне они вызвали такой душевный подъем, что мне начало казаться, будто я могу взлететь. Слова князя помогли мне осознать: то, что я так сильно желала, наконец, произошло. Он доверился мне, раскрыл передо мной свою душу, и теперь между нами нет никаких тайн. Мы знаем друг друга лучше, чем кто-либо ещё.
— О чем ты прямо сейчас думаешь? — Князь смотрел на меня широко распахнутыми глазами, будто я действительно взлетела. Его ладонь поверх моей ладони начинала постепенно согреваться.
— Э-э… — протянула я, вовсе не горя желанием делиться с ним своими мыслями. — Не о чем…
— Просто твоя аура. Она… очень яркая. Вся сияет, как звезда…
— О-о… — только и смогла произнести я, поражённые тем, что моя аура, наконец, засияла, и вовсе не благодаря моему жениху, а мужчине, который, как я думала многие годы, меня ненавидел.
— Удивительно, — пробормотал князь, глядя на мою грудь, что весьма смущало, хоть я и понимала, что он смотрит на мою душу. — Сначала я полагал, что ты будешь счастлива, живя в роскоши, но после стольких лет твоя аура так и не стала сияющей.
— Надо было мягче обращаться со мной и меньше напоминать, что я рабыня, — буркнула я, чувствуя, как горят мои щеки. Снова.
— Я думал, что так не смогу привязаться к тебе, ты же знаешь.
— Знаю. — Помолчав, я зачем-то спросила: — Получилось?
Я знала ответ. Воспоминания князя все мне показали, однако мне хотелось, чтобы он лично ответил мне.
На губах князя заиграла его излюбленная ухмылка.
— Нет, не получилось, — сказал он, крепче сжав мою ладонь совсем уже потеплевшими пальцами.
Удивительно, как меняется отношение к человеку, когда узнаешь о нем больше. На протяжении десяти лет я считала князя самым настоящим мерзавцем, злодеем и чудовищем, однако теперь, узнав его полностью, я полностью поменяла свое мнение о нем. Генрих был прав, рассказывая мне о князе: он добрый, заботливый и неравнодушный.
Чудовище? Ни в коем разе! Несмотря на свою нечеловеческую сущность, князь человечнее многих людей, что я знаю.
Злодей? Да я большая злодейка в сравнении с ним — столько гадостей наговорила ему.
Мерзавец? Ну-у-у, немного все же да — он ведь так долго не хотел посвящать меня в свои тайны.
И все же после ночи откровений, признаний и прощения наши с князем отношения стали совершенно иными. Мы будто бы представитель друг перед другом совершенно другими людьми, обновлёнными и готовыми начать все с начала.
Вот только я никак не могла понять, с какого начала. Наши отношения друг к другу кардинально изменились, но понять, кем мы друг другу теперь приходимся, я не могла. Спросить же у самого князя стеснялась.
К тому же, я не знала теперь, как мне его называть. По привычке окликнула «дядюшкой», и князь тут же скривился так, будто выпил прокисшего молока. Да и мне самой подобное обращение уже не нравилось — не считала я себя его племянницей, да и вовсе не хотела ею быть.
— Называй меня иначе, — сказал князь после нашего взаимного замешательства. — «Дядюшка» меня старит.
— И как же ты хочешь, чтобы я тебя называла? — поинтересовалась я.
— По имени, — пожал плечами князь.
— По имени… — пробормотала я и мысленно попробовала обратиться к князю по имени.
«Глеб, я пришла». «Глеб, идём ужинать».
Кошмар. Слишком уж фамильярно, я такого не вынесу.
«Глеб Владимирович, пойдём на прогулку?»
Ещё хуже! Я как будто его жена, да ещё и совсем немолодая.
— О чем задумалась? — поинтересовался князь, устав ждать моего ответа. — Имя моё забыла?
— Забудешь тут его, как же, — буркнула я.
— Тогда что молчала? Или неловко тебе? — князь, заметив моё смущение, развеселился.
Он вообще теперь много веселится и совсем себя не сдерживал. Интересно, когда вернутся все домочадцы, он станет более сдержанным? С одной стороны, я этого хотела — надоело краснеть и смущаться в его присутствии. Но с другой стороны…
— Вижу, что неловко, — улыбка князя стала ещё шире. Он вообще сейчас походил на кота, которому безнаказанно удалось съесть целую крынку сметаны.
— И вовсе не неловко! — выпалила я, чувствуя, как горят щеки.
— Тогда давай, назови меня по имени, — томно произнес князь, приблизившись ко мне почти вплотную.
Я нервно сглотнула. Хотела отступить, но сзади был сервант с хрустальной посудой.
— Т-ты слишком близко… — сдавленно пробормотала я, чувствуя приятный запах его кожи.
— Тебе противно? — выдохнул князь мне в ухо, отчего по моей спине пробежали мурашки.
Нет, мне не было противно. Мне было неловко, страшно и волнительно. А ещё я не могла оторвать взгляда от шеи князя, от его ключиц, которые были видны из-под не застегнутой до конца рубахи. И почему он вообще перестал выглядеть чопорно и опрятно? Решил, что раз я видела его воспоминания, то уже можно выглядеть не так прилично, как раньше?
Пока в моей голове роилась стая разных мыслей, князь терпеливо ждал. Близость его тела сводила меня с ума, и я решила прекратить эти чувственные горки, пока ещё способна рационально мыслить.
— В общем не буду я тебя никак называть! — воскликнула я, оттолкнув князя, который никак не ожидал от меня такого, и легко поддался. — И обращаться к тебе никак не буду!
Не дожидаясь его ответа, я заспешила к себе, на ходу приложив ладони к горячим щекам.
— А если тебе будет крайне необходимо меня позвать? — в след крикнул мне князь.
— Тогда обращусь к тебе, как раньше: «дядюшка», — не оборачиваясь, сказала я.
В спальне я на всякий случай закрыла за собой дверь и упала на постель. Мне понадобилось около получаса, чтобы полностью успокоиться.
Князь определенно тревожил мои чувства, и мне надо было что-то с этим делать, потому что иначе… Что? Я в него влюблюсь? Кошмар какой…
Мне определённо нельзя влюбляться в князя, потому что… Почему? Какие причины? Он — не мой дядя, хоть я так и называла его целых десять лет. Так что я вполне могу…
Нет, о чем я вообще думаю?! Ничего я не могу! Узнала все его тайны, покраснела пару раз перед ним, и уже начала себе всякие нелепости надумывать.
Любовь, как же. Князю восемьсот лет, он столько всего пережил. Ему нужна такая же женщина, как он: сильная, мудрая, вечная.
С такими мыслями я пролежала до самого утра, не смыкая глаз. В восьмом часу лежать
