кстати? – усмехнулся Франческо, подманивая горничную.
Луи фыркнул. Ему все еще не давало покоя, что Франческо не оценил его недавнюю шутку: свою карьеру великого американского продюсера Луи начинал под именем Людвига ван Хельсинга. Лет сорок назад имя пришлось сменить, но от своего псевдодворянского «ван» Луи отказаться так и не смог.
Горничная подошла, робко хлопая ресницами. На ее подносе совершенно не кукольного размера исходила паром чашка горячего шоколада и красовались обязательные пирожные в розовой глазури. А рядом с блюдом лежали два конверта парадно-официального вида.
Шоколад и пирожные Франческо проигнорировал – в отличие от Луи, он не притворялся человеком и не тратил времени на низменные привычки вроде еды. А вот конверты взял.
Отправителем значился Даниил Дунаев, Санкт-Петербург, Россия.
Петербург и Дунаев? Крайне любопытно. Особенно после сегодняшней встречи с Виолой. Франческо мог бы и не узнать город, по которому она бродила, но не узнать его хозяина было совершенно невозможно, пусть он хоть сто раз прикидывается псом.
Он вскрыл оба конверта, пока Луи пил свой шоколад, щедро сдобренный талантом повара и обожанием горничной. Достал совершенно одинаковые картонные прямоугольники: билеты на концерт фортепианной музыки в Мариинском театре. Среди композиторов значился Людвиг ван Бетховен, исполнял – Даниил Дунаев.
– Как думаешь, чудо господне или мистификация? – спросил, бросив одну из картонок на стол перед Луи.
Тот отставил чашку. Вытер запачканные липкой глазурью пальцы, поднес билет к глазам… На секунду его лицо просияло – и незначительной мелочью показались и пошлые картины на стенах, и безвкусный халат, и чудовищное кресло.
– Дунаев, – протянул он, раскатал на языке, как глоток хорошего вина. Медленно кивнул. – Да. Несомненно чудо. Моя соната… Он репетирует, Франческо. Я слышу его.
– Билеты, Луи. На самый большой и самый полный людей лайнер. Нам придется лететь.
Луи склонил голову набок, прищурился.
– Ты никогда не интересовался пианистами. Есть что-то еще. Ты же не будешь утаивать это от своего старого друга?
Франческо щелкнул пальцами, приказывая горничной подвинуть кресло. Опустился в него, не выпуская приглашения из рук. Даже поднес его к носу – глупая привычка, но так ему было удобнее слушать. Или нюхать. Неважно, все равно это ощущение не было похоже ни на одно человеческое.
Приглашение не пахло ни человеком, ни вампиром, а пахло чем-то абсолютно незнакомым и непонятным. Что ж, если чудо господне и воскресшая Виола в одном городе и в одно время – совпадение, он готов съесть свою шляпу.
– Моя Виола, Луи. Где-то в этом городе моя Виола, и я лечу за ней.
– Твоя… гитара? Ты ведь разбил ее, – напомнил Луи, помедлив.
Франческо, поморщившись, кивнул.
– Разбил, но не уничтожил. Она стала прекрасной девушкой, я видел ее сегодня.
Луи снова пожевал губами. Уже не брезгливо, сосредоточенно. Что ж, думать он всегда умел, глупо этого не признавать, вот только о чем сейчас думать?
– Допустим, ты прав. Кто знает, что Бенвенуто мог вложить в эту гитару, – в конце концов, он был безумцем! Допустим, теперь она человек. Но зачем тебе человек, Франческо? Она не будет петь в твоих руках!
– Глупый вопрос, Луи. Она будет петь в моих руках! И не только петь, мы найдем чем заняться. Морена, старый ящер, держал ее в замке, а я подарю ей весь мир! Я сделаю ее своей королевой! Луи, ты не понимаешь – я снова буду живым, я буду творить…
Луи развел руками.
– Надеюсь, ты не ошибаешься.
И залпом допил остаток изрядно остывшего шоколада.
– Хватит каркать, Луи! – Франческо улыбнулся старому другу: надо чаще улыбаться, девушки это любят. – Все к лучшему в этом лучшем из миров!
– А кто не согласен, тот труп, – пробурчал Луи, но Франческо его уже не слушал: он представлял, как повезет свою Виолу в Милан и покажет их город… и она будет играть для него, только для него одного, и смеяться, и любить его, и его сердце снова будет биться.
Он почти забыл, как это – когда сердце бьется.
Пора вспоминать.
Глава 12,
в которой нежелательные скелеты засовываются в шкаф
Мокрое, чумазое, чихающее во сне, замотанное в пледы недоразумение никак не желало просыпаться. Дон с Арийцем уже вдвоем его трясли и чуть не орали – а что вы хотели? Засыпал нормальный Киллер, чистый, только из бани, довольный, здоровый. И на постели, между прочим. А это? Ужас в кульке из трех пледов, волосы мокрые, морда грязная, чихает – и не просыпается. В кресле.
Вот как?!
Гениальная мысль, как разбудить недоразумение, осенила Дона через минуту, не раньше.
– Ариец, ты умеешь варить кофе?
Белобрысый сначала недоуменно кивнул, а потом просиял. До него тоже дошло. Способ, конечно, романтично-рекламный, но действенный. Почти как нашатырь.
На запах кофе проснулись Ришелье со своим верным гвардейцем. Зевая, вылезли сначала на кухню, а потом в спальню – смотреть на чудо в пледах. С кухни вылезали, разумеется, с уже надкусанными пирожками приготовления Франца Карловича. Их с вечера остался мешок, не меньше.
Ришелье даже интересу ради проверил, что там, под пледами, – и обнаружил грязные, словно Киллер босиком по лужам ходил, ноги и край голубой махровой пижамы, которой вчера стопроцентно не было! Кардинал многозначительно хмыкнул и тут же строго глянул на Витька:
– Не ржать.
Ариец как раз принес кофе с корицей и имбирем, черный, как деготь. Небось ложки три бухнул. Столовые. И меду полбочонка. И с кофе притащил целую тарелку пирожков.
Вот только когда этот кофе Дон поднес к самому Киллерову носу, тот и проснулся. Раскрыл сонные, опухшие и ничего не соображающие глаза, душераздирающе зевнул и попытался выпутаться из пледа.
Ничего у него не вышло, только запутался сильнее. Сердито дернул плечом и чихнул. И еще раз чихнул. И страшно удивленно воззрился на Дона:
– А почему?..
В его глазах была такая детская обида и недоумение, что Дон сам едва не заржал. Киллер в голубой пижамке, только плюшевого медведя не хватает.
Натуральная Виола, никакого грима не надо!
– Вот ты и расскажи почему, – подступил к нему Ришелье.
Судя по огоньку в глазах, монсеньор кардинал вознамерился устроить допрос и расследование. В общем, он был, конечно, прав: после вчерашнего убийства сегодняшнее ночное путешествие Киллера выглядело более чем странно.
Но только выглядело.
Дон был совершенно уверен: что бы этой ночью ни делал Киллер, к убийству Поца это не имело никакого отношения. Причин этой уверенности он не знал и задумываться о них не желал. По крайней мере сейчас.
– Что вы
