моя Вера Сергеевна, и этих юношей назовут героями! А что я их к тому побуждаю – для того и на свете живу!
«Может, и к лучшему бы, кабы ее превосходительство продолжала заниматься странными молодыми людьми с еще более странными именованиями, а я осталась… пусть даже с шляхтичами Галицкими!» – подумала Лиза, глядя в чайную чашку. – «По крайней мере тетушка Беата мне б в чай сонного зелья не подлила, да еще в такой дозе, что и помереть недолго».
– А потом сии неравнодушные молодые люди убивают Государя Императора 17! – отчеканила Вера Сергеевна и сама испугалась собственных слов.
На гостиную пала тишина: тема была опасная, рискованная была тема. Гости украдкой переглядывались, нервно косясь друг на друга. Генеральша надулась, только одетый по-рабочему здоровяк ухмылялся зло и язвительно, скаля крупные желтые зубы.
– Гхм… каково вы съездили, Александр Николаевич? – откашлялась Оленькина матушка, взявшая на себя роль миротворицы.
– Удачно и весьма! – оживился господин Поль. – Можете поздравить меня, господа, французы согласились с нами сотрудничать, «Акционерное товарищество железных руд» создано!
– Браво, Александр Николаевич, поздравляем! – зазвенели голоса.
– Однако работать оное начнет только при условии завершения моста и железнодорожной ветки. – уже тише прибавил он. – А последние изрядно замедлились в строительстве. – он испытывающе поглядел на генеральшу.
– Общество Варшавского сталелитейного производства готово перебраться к нам и даже строить завод. И закладывать домны. – негромко произнес Моисей Карпас. – Но они ставят то же условие: мост и дорога. – и тоже посмотрел на генеральшу.
– Не о том вы думаете, господа! – Агата Тимофеевна капризно скривилась. – Все эти ваши рельсы, железо: разве стоит сие внимания, пока народ страдает в неволе и бесправии, а держава погружается в нищету и мздоимство? Думаете, Александр Николаевич, не знаю, какую вы взятку в Петербурге дали для строительства вашей разлюбезной дороги? Разве достойное это приложения ваших сил и капиталов? Вместо того, чтоб бороться за права простого люда, вы боретесь за… руду? Право же, стыдно, друг мой! Воля ваша, я знать не желаю вашу железную дорогу и на том мое последнее слово!
– Только люд рабочий эксплуатируете, господа капиталисты! – проурчал лохматый юноша.
– Сейчас строительство встало. – господин Карпас метнул быстрый взгляд на Агату Тимофеевну. – И никакой эксплуатации. Только и заработной платы рабочим никакой. Быть может когда-нибудь, господа, и наступит золотое время, что мы, капиталисты-эксплуататоры, и вовсе будем не нужны. Но до тех пор со столь не любимыми Агатой Тимофеевной рудами и железом рабочий имеет курицу в котелке, а без оных – крапиву да лебеду. Думается мне, что сперва рабочий люд все же желает курицу, а права уж потом.
– Даже если я потрачу все свое состояние на азбуки для неграмотных, а сама пойду учительствовать в деревнях, где, позвольте узнать, возьмутся новые азбуки, когда эти поизносятся? – резко спросила Вера Сергеевна.
– Да уж слыхала, душа моя. Желаете кирпичный заводик поставить да доход получать? – язвительно, точно издевку какую, произнесла Агата Тимофееевна.
– А и желаю, ваше превосходительство! Коли с плавкой руды дело пойдет, свой кирпич куда как пригодится. На строительство столь любезных вашему сердцу народных просветительных учреждений тоже. Работники понадобятся грамотные, вот и будут им реальные училища и прочие полезные заведения.
– Горное училище бы открыть. А то и университет. – и Александр Николаевич предвкушающе прищурился – как мечтающий о сметане кот.
– Не моя то печаль, государи мои, и меня никак не касаемо. – равнодушно бросила генеральша. – А вы что же дальше делать собираетесь, Анна Францевна?
– У шляхтичей Галицких более нет детей, нуждающихся в обучении. Мне было поручено сопроводить Лизхен, далее могу следовать в Киев, где мне обещано место в приличном семействе.
– Вот и ладно. Доставили девочку и езжайте себе с Богом. Скажете, куда сундук ваш отправить. – холодно бросила генеральша и на гостиную вновь пало молчание.
Изгоняемая фройляйн побледнела, потом покраснела чуть не до слез, потом стиснула губы и поднялась:
– Не стоит утруждаться, ваше превосходительство. Господа… – короткий книксен и фройляйн шагнула к двери.
– Не торопитесь. Поедемте со мной, фройляйн. Поужинаете, выспитесь с дороги, а там и подберем вам достойную оказию до Киева. – не глядя на хозяйку, решительно поднялась Вера Сергеевна.
– Да-да, я вам помогу. – господин Поль тоже вскочил, за ним поднялся и господин Карпас, и даже по рабочему одетый лохматый юноша вынужден был встать, хоть и с явным неудовольствием.
Матушка Оленьки жалко скривила губы и на глазах ее блеснули слезы.
– Честь имею откланяться. Всего наилучшего. – загудели на прощанье голоса и гости шумной толпой покинули гостиную.
– Ваше превосходительство…
– А? Что? – напряженная, похожая на монументальную глыбу генеральша вскинула голову, увидела стоящую перед ней Лизу – и от нее снова плеснуло страхом, на сей раз перемешанным с яростью. – Чего тебе?
– Могу я попрощаться с фройляйн? – не поднимая глаз, смиренно попросила Лиза.
– Что? Конечно. Ступай, ступай… – по лицу генеральши было ясно, что если бы Лиза и вовсе отправилась за фройляйн навсегда, возражать бы не стали.
– Господа, умоляю, вы не должны обижаться! – Оленькина матушка замерла в просторной прихожей, руки ее были просительно скрещены на груди, а голос дрожал от сдерживаемых слез. – Вы же знаете, какой она бывает! В душе она прекрасный, чудный, цельный человек! Столько сделала для города!
Лиза аккуратно протиснулась мимо ее юбок. Фройляйн, уже в шляпке и накидке, вдруг шагнула к ней и впервые в жизни порывисто обняла свою воспитанницу:
– To miasto, rzeczka, przekleństwo, i ta dziwna kobieta, twoja ciocia! – забормотала она по-польски, опасливо косясь на присутствующих. – Gdzie ja ciebie przywiozłam, dziecko moje?
Лиза вспомнила необъятную реку в россыпи зеленых островков, в ушах ее зазвучали недавно слышанные слова: «Товарищество железных руд», «сталелитейное производство», «горное училище»… Она блаженно улыбнулась:
– Nie bójcie się, Fräulein! To najprzepiękne miasto na ziemi! 18
«Сказать-то я сказала, только что сейчас мне делать в этом лучшем из городов?» – Лиза застыла в полутемной прихожей – слышно было как матушка Оленьки еще прощается с гостями, еще что-то лепечет, оправдывая хозяйку дома, а за спиной шустрая прислуга уж прикручивала фитили ламп, обходя девочку точно фигурную колонну со статуэткой амура. В опустевшую гостиную с враз невзлюбившей ее генеральшой идти не хотелось, после долгой дороги мечталось снять надоевшее платье, вынуть шпильки, распустить волосы и подумать, как жить дальше. Есть и особенно пить тоже хотелось невыносимо, но благодарствуйте, видала уж здешнее угощение!
– Одарка! Принеси мне лавровишневые капли! – раздался ломкий голос Оленькиной матушки, и та пробежала мимо, уткнувшись лицом в платок и все еще всхлипывая. – Агата! – она распахнула двери гостиной,
