их тогда было много.
— Родственников?
— Нет, стрекоз. И их часто жгли.
— Стрекоз?
— Родственников, — и прибавил несколько не к месту. — Сын моего брата — очень способный парень. Йозеф Новак, да, племянник Йозефа Новака. На антиквариате сидит, хотя наши сейчас идут работать в полицию, чтобы не вызывать подозрений. Сам посмотри, может такое лицо, как мое, вызвать какие-то подозрения?
— Ты хочешь сказать, что тоже… не человек?
— Гонзо, людей как людей вообще очень мало. Особенно сравнимо с нами. Вот их и надо беречь, а не то всех съедим. Ты — тоже не человек, кстати.
В голове это не все больше укладывалось, он пропустил мимо внимания, а ведь зря. А Новак глушил глубоководными, Ян не успевал поднять голову, глотнуть воздуха, как его снова топило в море бредового, невероятного, несуществующего. Это было очень похоже на кошмарный, совершенный в своей извращенной логике сон, из которого не вынырнуть, при каждой попытке только затягивает дальше на глубину. А Новак, нет, не давал пощады:
— Если ты считаешь, что чего-то нет, а оно есть — этот финт ломает голову, согласен. Но в Праге нет ничего, чего бы не было в остальном мире. И те, кто удосужился хотя бы раз внимательно приглядеться к изнанке мира, давно уже в курсе, подсказок предостаточно. Например, существует тема такая, судебно-медицинская энтомология. Не слыхал? А она есть. А почему она есть? Потому что есть мы. Европейская ассоциация судебной энтомологии на деле была придумана для маскировки самых очевидных вещей… И писатели там, художники разные. То тут, то там проговаривались. Пан Франтишек, кстати, — Новак сделал широкий жест рукой, описывающий пространство, не сразу стало понятно, что он имел в виду дом через Цигелну напротив, — пан Франтишек знал точно, об этом и написал, но после раскаялся и велел уничтожить рукописи, но зря боялся — все равно никто не поверил и не понял его истинной сущности. А некоторые так и не скрываются. Палятся не только фамилией. Как тебе Альфонс Муха, его искусство?
— А это причем здесь?
— При том. Отвечай. Или не помнишь?
— Оно… ну, красивенькое.
— Оно орнаментальное. А где ты видел столь восхитительную, точнейшую орнаментальность, кроме как у насекомых? А глаза его женщин? Типичные глаза стрекоз-liebe. А Рене Лалик?
— Кто?
— Понятно. Тип, который сделал брошь-стрекозу с лицом Сары Бернар. Чуть не спалился, между прочим, тем, что понимает.
— Но Эла…
— Пани Батори, достоверно известно, была свидетельницей двух смертей. К одной физически приложила руку. Она одинока, никогда не была замужем. Происходит из семьи с нарушенной структурой, женщины которой тоже причастны к смертям… хотя и бы и родственников — на гибели родственников всегда поймать трудней, потому что очень сложно подчас понять, что там происходит за закрытыми дверьми — любовь или уже трапеза. Умна, красива, бешеный интуит… Она чует любую запредельную хтонь в деле. И ее невозможно обмануть, если сама этого не хочет, знаешь же.
— Знаю.
Это была правда. И это бесило. Отбрехаться от Элы в лучшие годы он мог, конечно, это ж профессиональное, но было ясно, что видит она его насквозь.
— И слишком свежо на свой возраст выглядит. И колечко-то — нет, в руки не возьму — артефактное…
— Если это ее кольцо.
— Ты сам знаешь, что да. Нужно бы получить ее признание — и брать.
Что делают энтомологи с пойманными насекомыми? Ян никогда не задумывался, но откуда-то же берутся экспонаты коллекций под стеклом? А еще завораживало, как быстро Пепа перешел из режима «друг» в режим истребителя. Это у него рабочее? По поводу отношения Новака к нему самому Ян отнюдь не заблуждался, но тут — бывшая коллега, с кем они были, кажется, в довольно теплом рабочем контакте, настолько, что именно у него Эла попросила помощи.
— Тебе ее, что, не жаль совсем?
Новак странно взглянул на него:
— Жаль, конечно. Но даже если мне ее будет очень жаль, она все равно продолжит убивать. Она не сможет иначе. Уже не сможет. Хорошо, что ты не ломанулся к ней в Вену сразу, теперь у нас больше информации. Надо бы вытащить ее сюда и допросить, спровоцировать, потому что разрешения на арест я на данных условиях, сам понимаешь, не получу. В этом сложность дел всех liebe, во-первых, они очень редки, во-вторых, в них не предъявишь официального обвинения. Выманить надо… Я этого сделать с ней не смогу. А ты сможешь.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что ты ее вида.
— Ты… что, окончательно трехнулся?!
— Гонзо, вспомни, родной, были у тебя хоть одни длительные отношения с бабами? А? Что молчишь? Вот и мне кажется, что нет. А потом ты уходил, она уходила, у тебя оставалось ощущение, что «уже жуешь картон, а не целуешь, нет электрического разряда»… Знаешь, что это? Это значит, ты ее съел. Но самцы не съедают человеческих женщин вчистую, им незачем. Поэтому и следов нет, убийств нет. Вынашивают потомство — и убивают поэтому — только самки. Им нужен белок человеческой души. Мужчины им для этой цели не годятся.
— Новак, ты бы лечился, что ли. Тебе нельзя служить с такой херней в голове. Особенно если говоришь ее живым людям.
— Хорошо. Оставь это как гипотезу. Проверь. Позови — она должна к тебе прийти, не сможет не прийти. Они, знаешь, после этого ищут спаривания, им надо родить. Она будет на стену лезть к исходу месяца без мужика, когда переварит мертвых.
— Я не буду с ней спать!
— Я, что, тебе предлагаю? Я говорю, если позову я — она не пойдет, почувствует подвох. А ты сможешь все выяснить. И сказать мне, что я ошибся.
Это было очень заманчиво — сказать сумасшедшему Новаку, что он ошибся. Разбить цепь его бредовых умозаключений. Вернуть все, как было, в понятную, обусловленную логикой реальность. Но чтобы сделать это, надо принять условия игры:
— Стрекоза, значит. А я, стало быть, самец стрекозы.
— Нет, там немного не так. Самец liebe называется ктырь.
— Кто?!
— Ктырь. Муха такая хищная, помельче стрекоз. Бьет на лету, высасывает жертву после впрыска токсина за секунду. Вид — мухи-жужжалы, подвид темнушки, лжектыри и ктыри…
Парень тут поднес пару стопок зеленого, сгрузил им на стол.
— Не хочу я пить, Пепа.
— А кто сказал «пить»? Это разговаривать. Смотри сам, но на трезвую голову в тебя всё не зайдет. Я вот сперва думал — мы ж не первый год знакомы — может, самец темнушки все же? Но
