Дитя Дракулы - Джонатан Барнс

симметричные черты лица и неплохое атлетическое телосложение. Рядом с Габриелем он что ломовая лошадь рядом с чистокровным скакуном. Тем не менее мой друг находит большое удовольствие в его обществе. Дюмон – полицейский инспектор парижской жандармерии, каковое обстоятельство, похоже, добавляет ему какого-то извращенного очарования в глазах мистера Шона.

Мы проживаем поблизости от Нотр-Дама, в приятном отеле со свободными нравами, исповедующем принципы конфиденциальности, неразглашения и полной сохранности любых сведений частного характера. Именно вследствие такой политики заведения и случилось так, что сегодняшним праздничным утром, зайдя в спальню мистера Шона по пробуждении, я застал его практически на месте преступления с мускулистым фараоном. Хотя Дюмон быстро прикрылся одеялом, я успел заметить у него на левой ляжке красную сырую ранку от свежего надреза.

Габриель рассмеялся. Потом потянулся к прикроватной тумбочке и кинул мне золотую монету.

– Счастливого Рождества, Морис! Вот твой подарок. А теперь будь умницей, оставь нас, а? Почему бы тебе не выйти на улицу и не найти себе кого-нибудь?

Месье Дюмон по-шакальи оскалился, а Шон рассеянно похлопал пальцем по заживающей глазнице.

– Да. Пожалуй, так и сделаю, – кивнул я. – С праздником вас обоих. – После чего удалился прочь со всем достоинством, на какое был способен.

Я долго шагал по улицам старого города, ведомый своего рода внутренним компасом к самым злачным кварталам.

Даже в такой день, как сегодня, мне потребовалось лишь немногим больше усилий, чем обычно, чтобы отыскать оазис, от которого я намеревался печально испить.

Молодой человек лет двадцати. Крепкотелый бездельник, который стоял на углу среди лабиринта унылых улочек и с бесстыдной театральностью поедал яблоко.

Он сразу поймал мой взгляд и подмигнул мне с многоопытным видом. Потом повернулся и направился в ближайший переулок неспешной походкой, которая выглядела зазывной. Отринув все мысли о верности Габриелю, я последовал за ним. Услышав мои шаги, он обернулся и стрельнул в меня развратно-кокетливым взглядом.

Однако нагнать его мне так и не было суждено. Внезапно адская боль скрутила мои внутренности, я споткнулся и упал, прямо лицом в грязь. Кажется даже, на миг потерял сознание.

Когда меня отпустило и я с трудом поднялся на ноги, молодого человека уже и след простыл. Я глубоко, прерывисто вздохнул и только тогда осознал, что губы и подбородок у меня в крови. Она текла и текла, не унимаясь. Откуда-то издалека донесся злобный вой бродячей собаки.

С чувством полного поражения я поплелся обратно в отель, горестно думая, что более паршивого Рождества мне и не припомнить.

Дневник Мины Харкер

25 декабря. Не припомню Рождества более печального. Мы все собрались вместе, мы все старались изо всех сил, но в нашем доме совсем не осталось радости.

Квинси вернулся из школы в мрачном и задумчивом настроении. Я совершенно уверена, что здешняя тягостная атмосфера уже пагубно повлияла на него. Замкнутый и подавленный, он до сих пор не сказал мисс Доуэль и нескольких слов, хотя по-прежнему поглядывает на нее украдкой.

Остро ощущается отсутствие профессора, который лежит над нами, усохший от болезни; отсутствие нашего дорогого друга Джека Сьюворда, чье местонахождение остается неизвестным; и прискорбное отсутствие бедной Каролины Холмвуд.

Меланхолия окутывает нас подобием савана, хотя я очень старалась сделать день по-праздничному веселым. Джонатан, как обычно, искал утешения в бутылке. Перед обедом выпил лишнего и плохо ворочал языком, читая трапезную молитву. Я заметила, что даже пьяный он избегает смотреть на Сару-Энн.

Позднее, когда девушка ушла, а наш сын наконец поддался на уговоры лечь спать (нынче вечером в нем до боли отчетливо проступали черты прежнего Квинси), я попыталась поговорить с мужем.

– Джонатан… – начала я. – Я уже давно хочу кое-что обсудить с тобой.

– Да? – В его голосе звучали агрессивные нотки, которые я редко слышала раньше и в появлении которых виню праздничную выпивку (хотя, если честно, не ее одну).

– Дело касается бедной Каролины, – продолжила я, сделав вид, будто не заметила перемены в его тоне.

При этих словах на лице мужа промелькнуло странное облегчение.

– Да, ужасная история, конечно. Настоящая трагедия.

– Но что, если… Я хочу сказать, милый Джонатан, что, если за ней кроется нечто большее, чем кажется на первый взгляд?

– Боюсь, я тебя не понимаю.

– Симптомы… поведение Каролины… Они тебе ничего не напоминают?

Джонатан помотал головой:

– Не улавливаю, к чему ты клонишь.

– Ты знаешь, – тихо промолвила я. – Ты прекрасно знаешь, о чем я.

Его голос стал холодным.

– Бедная Каролина никогда не отличалась душевным здоровьем. Мы оба это знаем. И такого поведения, какое у нее наблюдается в последнее время, рано или поздно следовало ожидать. У некоторых людей психика ломается в раннем возрасте и уже никогда до конца не поправляется. Как ни печально, но это так.

– Но что, если… – продолжала я. – Что, если на Каролину воздействует некая внешняя сила? Которая усугубляет каждый душевный надлом? Толкает к безумию?

Последовала очень долгая пауза. Наконец Джонатан вновь заговорил – тихо, но яростно.

– Такого просто не может быть.

– Кто знает, что может быть, а что – нет, когда… – Я умолкла, не желая произносить вслух следующие слова.

– Когда – что?

– Когда в деле замешан он, – по возможности твердо закончила я.

Джонатан порывисто вскочил на ноги:

– Он мертв. Он давно мертв, вот и весь разговор. Все твои тревоги – от нервов и мнительности.

– Пожалуйста, выслушай меня, – попросила я. – В поезде на обратном пути я видела сон. Нечто большее, чем сон. Мне явилась Люси. С посланием…

Джонатан резким жестом прервал меня:

– Довольно. Довольно вздора! Не желаю больше слышать ни слова. Понятно?

Я сдалась:

– Ладно, ступай в постель. Проспись. Потом поговорим.

– Конечно поговорим. Но не об этом, – раздраженно отчеканил муж.

После чего повернулся и стремительно вышел из комнаты. Вот на такой неприятной ноте закончился наш разговор.