за границей и теперь вернулся на родину, чтобы сообщить о результатах своей исследовательской экспедиции. Инспектор предположил, что Линч держал в клетке какое-то животное, способное на неспровоцированную агрессию и что именно оно, вырвавшись на волю, совершило зверское убийство.
Лондонский зоопарк уже проинформирован о случившемся, и мистер Дикерсон призвал всех, кто располагает любыми дополнительными фактами по делу, немедленно объявиться и дать показания.
По вопросу о нахождении Линча в районе, где в последние недели участились вспышки насилия между бандами, Дикерсон в настоящее время ничего сказать не может.
Из личного дневника Амброза Квайра, комиссара лондонской полиции
28 декабря. В ходе моей более чем выдающейся карьеры у меня сложилось убеждение, что я перевидал все на свете и меня уже ничем не удивить. Однако сегодня вечером выяснилось, что я глубоко заблуждался на сей счет (о чем говорю без всякого смущения).
Преступление не признает праздников. Должно быть, последние несколько дней были такими же насыщенными, как и все предшествующие, вот только я – странное дело – не могу вспомнить их в деталях: какой-то туман в памяти.
Впрочем, времени для оправданий у меня нет. Просто изложу факты, пока еще в состоянии.
Полагаю, я заснул за рабочим столом, хотя не возьму в толк, как такое могло случиться. Проснулся в сумерках, весь в холодном поту, словно мне опять кошмар привиделся. Я лежал щекой на груде бумаг, и рубашка на мне, стыдно сказать, пахла так, будто я не менял ее по меньшей мере неделю.
Голова кружилась, как после неумеренного праздничного возлияния, хотя никакой попойки я не помнил. Кожа зудела и казалась липкой на ощупь.
Точности ради следует сказать, что проснулся я за своим столом в столь неприглядном растрепанном виде не по собственной воле. Меня разбудил шум: настойчивый стук в окно. Ничего подобного, уж поверьте, не ожидаешь услышать, когда твой кабинет находится на четвертом этаже. Я с усилием выдернул себя из кресла и подковылял к окну. Напряженно вгляделся в темноту, но поначалу ничего не увидел.
А потом вдруг из мрака вынырнула огромная черная летучая мышь. Она бешено забила крыльями по стеклу, и я понял, что именно эта ночная тварь производила шум, разбудивший меня. Последующие свои действия объяснить не могу – скажу лишь, что уже тогда на меня начала действовать какая-то странная принудительная сила.
Я открыл окно и впустил мерзкое существо. Оно с готовностью скользнуло внутрь, точно домашний кот, плавно слетело на пол, присело там и уставилось на меня зловеще призывным взглядом.
Должен также пояснить, что при всем этом я не чувствовал ничего даже отдаленно похожего на страх, только полную отстраненность от собственных эмоций, что-то вроде гипнотического оцепенения. Я смотрел на летучую мышь, она смотрела на меня, а потом произошло нечто совершенно необъяснимое – чудесное и одновременно ужасное: животное задрожало, замерцало и прямо на моих глазах, в моем кабинете, превратилось в самую, наверное, красивую женщину из всех, когда-либо мною виденных.
Высокая, черноволосая и физически необычайно привлекательная во всех отношениях. Какое-то время казалось, что за спиной у нее все еще распахнуты огромные черные крылья, но они быстро поблекли и исчезли. Женщина была в чем мать родила. Она улыбнулась, показав острые белые зубы.
– Комиссар, – проворковала она с акцентом какого-то далекого королевства.
Я тупо кивнул и прохрипел:
– Приветствую…
– Я проделала долгий путь из страны лесов. Я потратила много сил и страшно проголодалась.
– Понятно.
– А потому спрашиваю тебя: можно ли мне утолить голод?
– Да, – без колебаний ответил я. – Возьми все, что тебе нужно.
Женщина медленно двинулась ко мне. Все настолько походило на сон, что я невольно задался вопросом, уж не сплю ли я по-прежнему. Она подступила ближе, еще ближе. О, какой восхитительный аромат шел от нее! Она протянула руку и взяла меня за плечо. Она была так близко, так соблазнительно близко.
– Кто… – задыхаясь, проговорил я. – Кто ты?
– Меня зовут Илеана. Я предвестница. Я предшествую тому, кто больше меня. И я спрашиваю тебя, Амброз Квайр: ты будешь служить нам?
Лишенный последних остатков воли, я опять кивнул, совсем слабо.
И тогда она набросилась на меня. Обхватила за плечи, придвинула лицо вплотную к моему и – с диким восторгом, которого я жаждал, сам о том не ведая до сей минуты, – вонзила зубы мне в горло. Сладостное чувство освобождения, состояние темного блаженства. Головокружительное счастье кормления собой. Наконец она оторвалась от меня, с мокрыми от моей крови губами, а затем подвела к окну, крепко поддерживая обеими руками, как инвалида.
– На всю Европу падает черная тень, – сказала она. – Мы должны подготовиться к часу Его возвращения. Готов ли ты сыграть свою роль?
– Да, – ответил я. – Я выполню любой приказ. Если только ты снова сделаешь со мной то, что сделала сейчас.
Илеана рассмеялась – с великолепной жестокостью.
– Всему свое время. А сейчас, Амброз Квайр, вот что нам от тебя нужно. Скоро в центре города произойдет череда взрывов. Они будут сочтены проявлениями войны между вашими бандами. Твоя задача – пресекать любое расследование. Раздувать огонь подозрения и недоверия. Всеми способами ускорять грядущую войну.
– Но я же полицейский, Илеана, – слабо запротестовал я. – Я полицейский. Мои обязанности… мой долг перед городом…
Она приложила палец к моим губам:
– Ничего не значат по сравнению с тем, что было между нами. И что еще не раз повторится.
Я испустил жалкий, прерывистый вздох.
– Да…
– Хороший мальчик. – Илеана снова улыбнулась. – Ты мой самый особенный, самый хороший мальчик.
Она посмотрела на меня долгим, пристальным взглядом, полностью подчиняя своей власти. Медленно провела языком по губам, слизывая кровь, и задрожала от торжества и восторга.
Дневник Мины Харкер
29 декабря. Ну вот и свершилось неизбежное. Великий свет погас в жизни у всех нас. Мы потеряли профессора Абрахама Ван Хелсинга.
Пока Квинси отсутствовал, наступило небольшое улучшение, но когда он вернулся на каникулы, состояние больного стало быстро ухудшаться.
В конце концов он испустил дух очень тихо. С ним находились Сара-Энн и наш сын.
Для голландца, надеюсь, смерть стала избавлением, такой он был иссохший, одна кожа да кости. Квинси и мисс Доуэль спустились вниз вскоре после наступления сумерек и сообщили нам печальную новость. Я склонила голову в скорби, к которой была готова, но Джонатан – несомненно, вспомнив обо всех ужасах, пережитых вместе с усопшим, – издал мучительный стон, который, впрочем, тотчас же подавил. После чего достал графин и бокал – с таким видом, будто делает нечто само собой разумеющееся. Поскольку все уже
