пальцев по ее волосам: они оказались вполне осязаемыми.
— Да, очень хорошо, — подтвердил я.
— Только проблема… — Айлин придвинулась ко мне и произнесла тихо: — Я не могу раздеться. У меня не получается. Даже пуговицу на платье не могу расстегнуть.
— Да, это проблема, — согласился я, посмеиваясь. — В твоем случае есть два способа раздеться. Первый, это перестать ассоциировать одежду с собой. А второй, просто представить себя раздетой. Сделать это уверенно и бескомпромиссно.
— Саш, но как? — Синицына приподняла край платья, потянула за него.
— Ладно, давай тогда так. Так, как ты это делала с рукой. Идем, — подвел ее к зеркалу. — Точно так, как ты делала руку прозрачной, проделай с одеждой. Ясно представляй, как она растворяется, исчезает совсем.
Вот теперь, помня прошлый опыт, госпожа Синицына легко справилась с этой пикантной задачей. Меньше, чем через пару минут, она стояла перед зеркалом совершенно голая. Я прижался к ней сзади и положил ладони на ее аккуратные груди, чувствуя, как от моих прикосновений ее соски стали остренькими и твердыми. Реакции тонкого тела, тем более после его уплотнения, полностью повторяли то, что произошло бы с физическим. Этот эффект в магии называется «памятью энергетических тел». Айлин даже задышала чаще, хотя ей не требовался воздух. И чаще забилось ее несуществующее сердце.
— Тебе нравится, — прошептал я ей на ушко.
— Да… — беззвучно прошептала она. — Ты тоже разденься. Хочу тебя трогать.
И как мне было не подчиниться. Я жаждал ее и жаждал получить необычный чувственный опыт.
— Это тоже, — пальчики моей подруги коснулись моих вздыбленных трусов — их я не спешил снять.
— Все, не дразни меня, — я подхватил ее на руки как пушинку — на самом деле, даже после уплотнения, она весила не более птичьего пера.
Через миг мы очутились в постели и слились в долгом поцелуе. О, да! Губы в тонком мире можно пить, еще как! Айлин, конечно, была сверху. Ее живот, нежный, едва ощутимый, прижимался к моему члену. Чтобы острее ощущать каждое ее касание, я весь перешел в восприятие тонкого плана. По сути, сам стал таким же как она, а мое физическое тело лишь следовало энергетическим телам.
Синицына целовала мою грудь и опускалась ниже, к моей гордо торчавшей твердыне.
— Расслабься! — повелела она, чувствуя мое напряжение от несколько необычных ощущений — ощущений похожих на те, которые бывают от теплого ветра, играющего волосками на теле. Только эти ощущения касались не только кожи, но проникали гораздо глубже. Ее губы спустились до живота и еще ниже.
— Ай! — вздрогнув, сказал я.
— Я не «Ай»! — она выпустила из ротика головку моего члена.
— Я не в этом смысле. Очень щекотно, — пояснил я, поглаживая ее волосы.
От игры ее губ и язычка меня начало пробирать блаженство. Очень похожее на то, которое бывает от ощущений физического тела, но более легкое и глубокое. Это можно сравнить с теплым ветерком, который обдувает не только кожу, но проникает внутрь. Чувствуя мой все более страстный отклик, Айлин принялась играть смелее, настойчивее. Мой воин полностью исчезал в ее ротике. Я потянулся, кое-как пальцы добрались до ее самого чувствительного места. Несомненно, в тонком теле оно оказалось там же — между ножек. Мои пальцы нежно, почти невесомо коснулись там, и госпожа Синицына затрепетала. Показалось, что ее тело уплотнилось еще больше, она издала беззвучный стон, ясно отразившийся в моем сознании, и я тут же подался этому чувству сам, всецело, до глубочайшего трепета. Взорвался, брызгая вполне материальным семенем. Айлин издала долгое м-м-м… не сразу оторвавшись от моей тверди.
— Как это может быть, Саш? — она приподняла личико, забрызганное моим излиянием.
— Значит, может, — я не стал объяснять как. Разве сейчас это важно. Вместо этого сказал: — Видишь и по ту сторону смерти вовсе не плохо.
Капли на лице Айлин начали пропадать сами собой, наверное, от того, что она забыла о них — это естественный астральный эффект: когда что-то упускаешь из внимания, оно исчезает. За то на простыне оказалось немало влажных пятен.
Прижавшись, мы лежали минут десять, поглаживая друг друга и подразнивая. Делая это все менее сдержанно. Я ласкал ее кису, в ней не было влаги, но чувствовалась трепетная нежность, в которую хотелось погружаться, стать единым с ней.
— Больше не могу, — шепнула Синицына и села мне на живот, невесомая, испускающая слабое свечение, прекрасная.
В нетерпении она сама нашла твердый член, и он погрузился в нее сразу на всю глубину. Айлин вскрикнула от сладостного ощущения, приподнялась и опустилась на него резче. Очень непросто передать ощущения словами для тех, кто привык воспринимать мир и людей лишь физическим телом. Она превратилась для меня в волну, накатывающуюся на твердь и проникающую в меня до самых глубин, заполняющую каждую частицу моего тела. Я знаю, что Айлин чувствовала то же самое. И еще мы чувствовали сладкий ток, приятное напряжение которого росло с каждым нашим движением и поднимало нас на вершину блаженства.
Наша игра длилась чуть больше обычного, вдруг Айлин вскрикнула и задрожала. Я не заставил себя ждать: от безумных ощущений тут же взорвался в нее.
Мы повалялись еще немного в постели, расслабляясь и шепча друг другу на ухо приятные слова, делясь впечатлениями от совершенно нового опыта для нас двоих. Время приближалось к обеду, и мне следовало заняться намеченными делами. Хотя бы основными — прошивкой эрминговых преобразователей, которые очень ждал Жорж Павлович. Снова знакомство с древними реликвиями — пластинами со Свидетельствами Бархума откладывалось на неопределенный срок. Вот так странно: отец охотился за ними едва ли не половину жизни, и я не меньше его осознаю их важность на пути к тайнам арийских и доарийских виман. Но я до сих пор не имел возможности даже ознакомиться с ними, хотя они преспокойно лежали в моей комнате, в тайнике. Не ознакомился потому, что я не хочу лишь беглого взгляда, а хочу сразу подойти к их изучению со всей серьезностью, основательно. Надеюсь, выкроить время на это на следующей неделе.
Сходив в ванную и переодевшись, я отнес первую партию преобразователей дворецкому и скинул сообщение Жоржу Павловичу, чтобы тот прислал курьера. На обед пошел без Айлин. Она сказала, что, даже оставаясь невидимой, чувствует при Елене Викторовне сильную тревогу и попросилась остаться в моей комнате. Возникла некоторая сложность, чтобы снова ее приодеть, но совместными усилиями мы вернули прежний наряд на ее тело. Первоначальные опасения, что мою подругу может забрать Аполлон постепенно развеялись. Если бы Лучезарный снова устремился к этому, то уже проявил бы себя.
На обед нам прислуживала Надежда Дмитриевна. Мама за столом много говорила, пыталась выведать, как долго у нас будет Айлин и о моих планах относительно нее, я, же поглощая борщ, всячески уворачивался от прямых ответов. Лишь когда настойчивость Елены Викторовны стала чрезмерной, сказал:
— Мам, завтра я поеду на похороны Айлин. Давай не будем пока поднимать эти вопросы. Тем более почти все они еще не решены и зависят от многих пока неясных причин.
— На похороны? — мама так и застыла с ложкой во рту.
— Да, на похороны. Тело Айлин в гробу и его, скорее всего предадут земле. Не думаю, что Синицыны предпочтут ритуал сожжения, — сказал я, закончив с первым блюдом.
— Ах, ну да. Она же все-таки умерла, — наконец согласилась графиня.
В этот момент пискнул мой эйхос. Пришло сообщение от Скуратова. Разумеется, слушать его при маме я не стал, но тут же вспомнил о послании от баронессы Евстафьевой, грозившейся заехать ко мне после обеда. Риск того, что она появится в ближайшее время был велик. В мои планы не входило знакомить ее с Айлин, тем более в таком виде и пока я это обдумывал, я даже не подозревал, какой забавный сюрприз меня ждет. Оказывается, Талия уже прибыла, и прошла на второй этаж в тот момент, когда дворецкий отлучился на несколько минут. Охранники из «Цитадели» ее задерживать не стали, так как знали баронессу, как человека свободно вхожего в наш дом.
Что произошло нечто незапланированное я понял, выйдя из столовой и прослушивая сообщение от Скуратова:
«Ваше сиятельство, есть некоторые результаты. Пока очень скромные, предварительные, но все же кое-что можем вам сообщить. Если есть желание, подъезжайте к нам или назначьте время, я к вам заеду в любой день кроме воскресенья».
Слушая глуховатый голос сыщика, я обратил внимание, что перед окнами нашего особняка стоит эрмимобиль
