– Они догадались.
– О чем? – машинально переспросил Дим и замер. Мысль была – не Лёша.
– Смотрите.
Кто это сказал, Дим уже не понял. Все заслонила новая картина.
Зал был пуст. Но почему-то ощущалось, что люди ушли из него только что. И не все. В проеме широкого окна стоит человек, жадно вдыхая ночной воздух. Широкие плечи, сейчас устало поникшие, светлые волосы. Человек поднимает руку, знакомым жестом распускает волосы, устало встряхивает головой. И Дим совсем не удивляется, видя в стекле распахнутого окна свое лицо. Темное стекло скрыло седину и затушевало морщинку у губ, ненадолго вернув юность. И сходство стало заметнее.
Он встретил в зеркале взгляд… и что-то сдвинулось в сознании. Сместилось…
…Совет глав, избранных вместо Протектората, работает недостаточно эффективно. Главы отбирались тщательно, с проверкой эмпатами и телепатами, в качестве кандидатов выдвигались люди, желающие и умеющие работать, умные и опытные. Они работали по пятнадцать часов в сутки, скрупулезно взвешивая и принимая решения.
И все-таки – мало, мало.
Напряженность ощущалась во всем. В мелких, но постоянно вспыхивавших стихийных бунтах. В участившихся межрасовых конфликтах. В нападении на станцию, едва не вылившемся в крупный прорыв из мира Чашша. В постепенно растущей кривой вновь появившейся преступности. В нападениях вампиров.
Он должен удержать все от сползания в пропасть. Он обязан. Обязан! Иначе не искупить.
Вадим с силой вжал ладони в мраморный подоконник.
Ему никогда не искупить того, что он натворил. Не вернуть прошлое, не поднять из обломков прежний мир, не воскресить мертвых. Ничего не исправить.
Ты помнишь, как горят города?
Полыхают остатки знаменитого парка, громадным дымно-черным факелом исходят остатки нефтеперерабатывающего комбината. Башни Манхэттена одна за другой вскипают изнутри огнем, одеваются пламенным дождем осколков, рушатся, застилая землю серой пылью. Статуи Свободы не видно, там все тонет в душном пепельном облаке – по ней ударили сразу.
В дрожащем от жара воздухе мечутся размытые острокрылые тени. Твои драконы. Ты сам спустил их на Париж и Нью-Йорк.
Точно смятый чьей-то огромной рукой, натянулся, задрожал и вдруг лопнул мост. В залив посыпались обломки, сплющенные остатки автомобилей и человеческие фигурки.
Ты помнишь экскурсию по Толедо? По городу, который ты подарил вампирам?
Пустые улицы. Тихие-тихие, мертвые. Выбитые стекла. Сорванные двери. Бесшумные тени над головой.
У церкви человеческие тела усеяли мостовую так, что под ними не видно камня.
Безжизненные глаза смотрят в небо, с которого так и не пришла помощь. Детская рука еще сжимает куклу, на безмятежном личике которой кто-то из вампов зачем-то пририсовал клыки. Сытые вампиры снисходительно наблюдают за несколькими людьми, которые бродят по площади, ища живых. Но живых здесь нет, нет, нет… Что-то шевелится слева, там, где была игрушка, глаза улавливают движение, быстрый разворот…
Девочка лет семи с расплетенной косичкой – даже бант-заколка еще держится в волосах – пытается подняться. Ей бросаются на помощь, какой-то мужчина хочет взять ребенка на руки, но девочка уже открывает глаза. Расширенные, зеленовато светящиеся, с вертикальной щелкой зрачка. Вампир! Девочка смотрит вперед, бледным язычком касается губ и улыбается, показывая новенькие клыки. На миг, на полсекунды взгляд ее становится растерянным, человеческим, перепуганным – когда падает на куклу, но тут прорезаются когти. Когда она, смяв игрушку, бросается вперед, начинают шевелиться еще двое. И тогда в расшитую ромашками маечку влетает короткий деревянный кол – вампирам такое пополнение не нужно.
И бывший ребенок на мгновение становится огненным облаком, ярким и даже красивым. А потом тает.
Ты помнишь, как Лёш смотрел, когда, доказывая свою безжалостность, ты приволок к нему в камеру первых «посетителей»? Как он старался удержаться на ногах, не упасть… как спрашивал: «За что?» Помнишь? Как стоял на коленях у тела своей феникс, как не верил, что уже всё, на этот раз бессмертная не воскреснет? Помнишь? Помнишь, скотина?
Боже всеблагой, что я наделал!..
Свет, у кого мне просить прощения?
Не у кого. Не у кого. Ты даже смертью не расплатишься, потому что не имеешь права! Трусливо убраться на тот свет, предоставив Лёшке и остальным разгребать то, что ты вытворил? Нет уж. Нет у тебя такой возможности. Нет.
Ты не имеешь права на жизнь, после всего. Но и на смерть тоже.
Ты, будь ты проклят, по-прежнему Император. У тебя есть работа, дьявол ее забери. У тебя есть цель – не дать этому миру скатиться в хаос, удержать порядок, пока твоему императорству не выстроят разумную альтернативу. Еще несколько лет, и ты будешь держать под контролем демонов и вервольфов. И ты придавишь вампов с их ненасытными аппетитами. Ты будешь делать все, чтобы люди не провоцировали новые конфликты. Ты костьми ляжешь, а не дашь всем передраться!
Сдохни, а работай.
Вспышка эмоций отбушевала. Вадим мог позволить себе такое только раз в сутки. Днем нельзя. Днем надо было работать. Ночью он должен спать. Должен, потому что правителю нужна ясная голова. А свой груз вины, это неотвязное, горькое, безвыходное, запихни куда хочешь и не позволяй мешать тебе работать. Его не замолишь. Не зальешь. И не разделишь ни с кем. Это как лава внутри, она кипит и жжет, жжет. Не-вы-но-си-мо. Терпи.
– Вадим.
Лёш? Тут? Первый раз за этот месяц. Лёш…
Он медленно обернулся.
Смотреть в глаза младшему было тяжело. Лёшка не сказал ни слова упрека, не поминал прошлое ни словом, ни делом. Но легче от этого не было. Служба слежения и прочие службы, хоть и почищенные, по-прежнему работали, и Вадим знал всё обо всех членах Совета.
Лёш Сокол работал на пределе сил. Служба пропаганды и Служба прогнозов, реорганизованные и пополненные за счет сопротивленцев, трудились только по его заданиям. Дим почти не вмешивался в их работу, только чуть подвинтил снабжение. Задача у них была сложнейшая: в кратчайшие сроки переориентировать общественное мнение, причем так, чтобы основные идеи не противоречили официальному курсу. То, что ни на одном континенте пока не вспыхнуло крупных бунтов – частично их заслуга. Казалось, что между Повелителем и его официально признанным братом больше нет никаких барьеров – Лёш не колол Вадима «величеством» свыше необходимого, наладил отношения между ним и Лигой, что было куда как непросто.
Словом, проблем, на первый взгляд, не было. Но все-таки…
Лёш работал как одержимый, порой сутками, мотался по миру, лично беседуя, проверяя, внедряя какие-то наработки. Поседел за считаные дни, похудел. Вчера Служба наблюдения донесла, что Сокол уже несколько раз появлялся в Теневом зале – комнате, где погибла Огнева – и сжигал там цветок. Красную бархатную розу.
Он словно выгорал изнутри, и Дим не знал, что надо сделать, чтобы это остановить. Подойти поговорить? Но что сейчас можно сказать? И вот сам пришел.
– Дим.
– Что? Ты садись.
– Сейчас… – Лёш как-то отстраненно огляделся, точно в первый раз видел зал совещаний.
– Велеть принести что-нибудь?
Вид какой измотанный. Может, хоть поест? Но Лёш посмотрел странно, сразу отвел глаза, и Вадим запоздало подумал, что вопрос прозвучал слишком по-повелительски. Велеть… Сноб.
– Нет. Хотя да. Только не сейчас. Дим, слушай… Ты меня прости.
– Что?!
– Прости, – устало повторил Лёш.
– Ты о чем?
– Я должен был… все сделать иначе. По-другому. Должен был быть… рядом. А я не смог. Оставил тебя наедине с этим. Тяжело?
Лёшка. Вадим Соловьев, Император мира, почти беспомощно смотрел на брата. Лёш, так нельзя. Не смей жалеть меня. После всего… Так нельзя. Я не могу. Свет, я не-могу-так-больше.
Я должен исправить все. Я ДОЛЖЕН как-то все исправить.
Боль отступила. Перед глазами снова был радужный хаос и печальные лица двойников.
– Вы…
– Ты понял, – кивнул двойник Вадима. – Я стал искать, как исправить. И пришел к единственному выходу – пробой в прошлое. Если предотвратить вторжение дай-имонов…
– Кого?
– Ты узнаешь. Если остановить дай-имонов, то все должно было измениться. И глядя на вас, мы поняли – изменилось. Значит, все не зря.
– Не зря, – тень улыбки касается губ лже-Лёша. – Вы – такие, какими мы мечтали стать. Вы сможете удержать мир на плечах.
– Мы проникли в прошлое на шестнадцать лет. Установили барьер. На него ушли все наши силы. И вы смогли вырасти в мире. Набраться сил.
– Для чего? – вырвалось у Лёша.
Их двойники переглянулись.
– Нам не потянуть барьер дальше. Еще год, максимум полтора – и дай-имоны прорвутся.
