возвышай. Джини всегда так делала, и это работало – в том смысле, что неизменно поднимало ей настроение и придавало сил. А иногда получалось вот как сейчас – судьба ухмылялась с добродушным злорадством: «Ну всё, дорогая, допрыгалась! А если ты у меня в эту сраную лотерею выиграешь? Посмотрим, как ты тогда запоёшь!»
На событийном уровне ухмылка судьбы выглядела как внезапное появление на сайте недвижимости очень дешёвой квартиры в центре. Как и следовало ожидать, совершенно ужасной. Зато без гонорара агенству, договор напрямую с хозяевами. И дозвонилась им с первой попытки. И позвали смотреть сегодня же, не откладывая. И балкон. Какой здесь балкон!
Хозяева произвели на Джини примерно такое же впечатление как квартира. На первый взгляд, ужас кромешный, на второй – ладно, не такой уж кромешный, на третий – да нормальные чуваки. Не крепко сбитая тётка с плотно сжатым ртом-скобкой и несгибаемым намерением оставить тебе под залог на хранение весь нажитый несколькими поколениями её предшественниц хлам, не алкаш, который забудет о договоре, как только пропьёт аванс, не холёный сорокалетний юноша с бородой Артаксеркса, полагающий, что люди, достойные божественной привилегии регулярно пополнять его банковский счёт, непременно должны быть позитивными некурящими веганами – уже хорошо.
Хозяев было двое. Маленький старичок с благообразным тонким лицом, изъяснявшийся сиплым надорванным басом; с явно родного русского он почему-то всё время сбивался не на литовский, как многие местные, а то на какой-то незнакомый славянский [1], то на очень плохой английский; впрочем, во всех вариациях речь его была обильно украшена популярным в народе артиклем «бля». Второй, совсем молодой – его сын? внук? чем чёрт не шутит, любовник? смех смехом, но они всё время держались за руки, как детсадовцы на прогулке, честное слово, держались, так не бывает, нет! – в общем, плечистый громила баскетбольного роста с тёмным, почти шоколадным загаром и всклокоченной шевелюрой, не стриженой, минимум, год. Этот говорил тихим интеллигентным голосом и постоянно за что-нибудь извинялся. Иногда – просто так, ни за что.
– Да, бля, всё будет нормально, не брини [2], донт вори, – сипел старик. – Сада че сви бити, бля, добро [3]. Янг леди клевер энд бьютифул [4], ей, бля, у нас будет гут, вери гут!
– Извините его, – вкрадчивой скороговоркой частил громила, – он взволнован, я, собственно, тоже взволнован, мы оба рады, что на наше объявление сразу откликнулись именно вы; извините пожалуйста, ради бога, скажите, будет ли вам удобно подписать договор завтра после обеда? Но если вам нужно больше времени на обдумывание, вы его несомненно получите, извините мою торопливость, мы ни в коем случае не хотели бы как-то на вас давить.
– Да нечего тут обдумывать, – честно сказала Джини. – Понятно всё. Балкон шикарный и район мой любимый. Хоть сейчас могу подписать договор.
– Ну и хорошо, бля, – обрадовался старичок. – Па добра [5]. Олрайт!
Потом громила ещё добрых четверть часа извинялся, многословно объясняя, почему у них нет при себе ни договора, ни паспорта, ни других каких-то нужных бумаг, зато завтра в обед бумаги непременно появятся, и тогда они всё распрекрасно подпишут. Слушая его оправдания, Джини подумала скучным внутренним голосом, предназначенным для рациональных объяснений: да понятно всё, у них ещё куча просмотров назначена, с такой ценой могут себе позволить придирчиво выбирать жильцов. Хотела сказать на прощание что-нибудь прибавляющее ей очков, вроде: «Вы не беспокойтесь, у меня документы в полном порядке, вид на жительство совсем недавно продлила аж на пять лет», – или: «Я не буду шуметь и водить гостей», – или даже: «Если хотите, я могу заплатить вперёд за три месяца». Но вместо этого она почему-то спросила: «А гвозди в стены у вас забивать можно?» – и получив утвердительный ответ, удовлетворённо кивнула, словно генеральной миссией её жизни было вбить в чужие стены как можно больше гвоздей.
Попрощалась: «До завтра», – без особой надежды, что ей действительно перезвонят, и пошла к выходу.
– Извините, а как вас зовут? – спросил вслед вежливый громила.
– Джини, – сказала Джини. И, спохватившись, что не знакомится в баре с новым приятелем, а вступает в деловые (business, бля) отношения, поспешно добавила: – Это просто производная от «Евгении», меня папа так с детства зовёт.
– Югинка [6], бля! – непонятно, но жизнерадостно высказался старик.
– Очень приятно, – тепло улыбнулся громила. – Вы с моим братом, получается, тёзки. Он Юджин. А я – Михаил.
С братом, значит. С такой разницей в возрасте – брат?! Резвый какой у них был папаша. Или просто бессмертный? Точно, бессмертный и резвый. Как Зевс, например.
Попрощалась с Михаилом и Юджином, которых окрестила про себя Диоскурами, вышла из подъезда во двор, летом, вероятно, уютный, утопающий в зелени, а сейчас – ну, как всё и везде бесснежной зимой. В синих прозрачных сумерках, которые здесь в декабре считаются днём, трагически чернели голые ветки деревьев, мотылялись на зимнем ветру бельевые верёвки, где висело одинокое светло-серое полотенце, украшенное рельефными, как бы выдавленными в ткани буквами: «HOME HOME HOME HOME». В центре двора стоял ветхий как музейная мумия стол, окружённый разнокалиберными колченогими стульями, на одном сидела румяная толстуха в белом полушубке и ярком цыганском платке, курила, причём не простецкую сигарету, а трубку, как какой-нибудь кинематографический капитан. Приветливо взмахнула рукой, звонко крикнула:
– Добрый день!
Джини смутилась – наверное она меня с кем-нибудь перепутала? – но вежливо ответила:
– Добрый.
– Вы же из девятой, новенькая соседка? – спросила толстуха с трубкой.
– Пока ещё не соседка. Не знаю, чем дело закончится, – честно ответила Джини.
– Да отлично всё будет! – заверила её та. – Хозяйка у вас золотая. Я из третьей квартиры, Магда. Будем с вами дружить.
Это было как-то – ну, непривычно. Нормальные люди обычно так себя не ведут. «Будем дружить» в устах напористой незнакомки звучит почти угрожающе, но сейчас Джини даже обрадовалась. Сразу же видно, что отличная тётка. Может и правда подружимся, когда… если я буду здесь жить.
Уже на улице до неё дошло, что толстуха сказала: «хозяйка». А у меня-то хозяева, – думала Джини. – Диоскуры-бля. Два мужика. Значит тётка просто с кем-то меня перепутала. Может, в этом доме сразу две квартиры сдаются? Ладно, какая разница. Главное, она пообещала: «отлично всё будет». Это явно был добрый знак.
Подумав про добрый знак, сама удивилась, осознав, как сильно ей хочется жить в этом доме, дружить с соседями, весной развести цветы на балконе, пить там кофе, возможно, повесить гамак. Это я зря, – огорчилась Джини. – В делах, которые целиком зависят от чужих решений,
