– Мадам ещё не закончила с новым букетом?
– Нет, – Эмилия покачала головой. – Я же говорила: финальный штрих – самая важная часть.
Наконец горшок подходящей формы нашёлся. Пока мы возились с корешком, я рассказала напарнице про вечеринку. Она слушала, не поднимая глаз.
– Да, про неё уже несколько месяцев говорят. Будет жаль, если отменят.
– Не просто жаль: я лишусь прекрасной возможности устроить массовую проверку… или отравление. Конечно, если ещё господин Мартинчик не подкачает с доставкой…
– В нём я уверена так же твердо, как и в том, что завтра взойдёт солнце. А вот здоровье монарха предсказать сложнее.
– Но если вечеринка всё-таки будет, ты пойдёшь?
Эмилия аккуратно примяла ладонью землю вокруг мандрагорыша и потянулась за миниатюрной леечкой.
– Не знаю, пока не решила.
– Меня заверили, что будет весело. А если ты из тех, кто не любит оказываться в толпе незнакомцев в совершенном одиночестве, то этого и не случится – мы пойдём вместе.
– Нет, дело не в этом. Я… там точно будет тот, кого я знаю…
Я порыхлила землю и постаралась добавить в голос беззаботности:
– Да, слышала, учащиеся некоего романтичного факультета собираются туда в полном составе. Отличная возможность для… для более близкого знакомства с одним из них.
Не далее как час назад Озриэль упомянул имя Эмилии. Они оба заслуживают того, чтобы быть счастливыми. Щеки обожгло лихорадочным румянцем, и я с удвоенным рвением воткнула инструмент в горшок, едва не зарубив мандрагорыша.
Эмилия кивнула:
– Недавно он между делом обмолвился о вечеринке и… Ливи, у тебя так дрожат руки! Дай-ка лучше я, ты сегодня слишком устала. – Она забрала у меня рыхлилку и вернула содержимому горшка надлежащий вид.
Я отошла и вытерла лоб:
– Да, ты права. Сегодня был длинный день. Так, значит, он тебя пригласил?
– Не то чтобы пригласил. Всего лишь сказал, что будет там и что был бы очень рад меня видеть, потому что без меня вечер будет совсем не тот, и что он собирался сказать об этом раньше, но… Вообще-то он много говорил и довольно путано…
Знакомая история.
– …но это ведь ещё ничего не значит, – заключила Эмилия. – В итоге я ответила, что подумаю, потому что в этот день у моей хозяйки день рождения, и я не хочу оставлять её одну.
– Тут и думать нечего! Мы отправимся после торжества. У тебя есть подходящий наряд?
* * *
Мы ещё немного поболтали. Никогда прежде непринужденный разговор не отнимал у меня столько сил. А потом Эмилия попрощалась и ушла к себе. Вернувшись в комнату, я примостила горшок на подоконник и повернула так, чтобы на него падал лунный свет – мандрагоры предпочитают его солнечному. Магнус демонстративно отодвинулся. Закончив с обустройством корешка, я достала из сумки склянку Озриэля и приступила к разбрызгиванию.
Паук тут же забыл про бойкот.
– Что это?! – вытаращился он.
– Средство против нашего воришки.
– Собираешься убить его вонью?
– Ради дела можно немного и потерпеть. – Я потянулась к его гамаку. – Встань на минутку.
– Не смей! – вскинулся паук и закрыл своим телом паутину. – Только через мой труп! – Он закашлялся. – Судя по всему, ждать осталось недолго.
– Ладно, – я оглядела комнату и брызнула напоследок в воздух, – думаю и так вполне достаточно.
Магнус застонал, когда смесь попала на васильки, и, заявив, что хочет проветриться, выбрался наружу. Я оставила форточку приоткрытой, чтобы он смог спокойно вернуться, а потом убрала флакон и начала готовиться ко сну. Сняла и повесила на гвоздики одежду, облачилась в сорочку с грифончиками и взяла в одну руку гребешок, а в другую ручное зеркало. Устроившись на кровати, я глянула в отражение и тут же с визгом откинула зеркало и вскочила на ноги.
– А ну, выметайся оттуда!
– И тебе доброго вечера, – бодро отозвался Орест из глубин зазеркалья. – Я тоже скучал, крошка. А это что на стене, панталоны? Ты не могла бы сдвинуть зеркало чуть правее?
Я схватила зеркало и перевернула.
– Никакая я тебе не крошка! И тебе ещё хватает наглости заявляться сюда?
– А в чем дело? В прошлый раз ты была мне рада, – прогундосил он из складок одеяла. – Слушай, у тебя нет трюмо? Должен существовать закон, запрещающий красоткам пользоваться маленькими зеркалами. Здесь не развернуться.
– В чем дело? Наверное, в том, что ты врал мне от начала и до конца!
– Когда это?
– Сперва, когда назвался Озриэлем…
– «З», «р» – любой может оговориться. Нас даже мама путает.
– …потом, когда повел длинной дорогой…
– Думал, ты сама этого хотела.
– …а ещё…
– Я был честен в главном: когда говорил о своих чувствах!
– Уйдешь ты или нет?
– Конечно, нет!
– Ну и сиди там. А я ложусь спать.
Я переложила зеркало на тумбочку, погасила свет и забралась под одеяло.
– Ты уже заснула?
– За десять секунд? Нет.
Минута прошла в тишине, а потом из зеркала раздалось подвывание. Я откинула одеяло:
– Что ты делаешь?
– Пою тебе колыбельную – ты ведь не можешь заснуть.
– Но я из-за неё как раз и не могу.
– Ну, раз уж ты всё равно не спишь, может, поговорим?
– Нет.
– Ты правда хочешь, чтобы я ушёл?
– Да.
– Это то самое «да», которое означает: я сейчас злюсь, но продолжай в том же духе и я оттаю?
– Это то самое «да», которое означает: я сейчас разобью зеркало.
Он помолчал, а потом раздалось шуршание, и что-то положили на тумбочку.
– Это тебе. Сначала хотел принести цветы, но потом решил, что это не самый лучший подарок для цветочницы, тем более что под землей выбор у нас не слишком велик – в основном, корни да трюфели. В общем, вот. Спокойной ночи.
После этого все звуки стихли, кроме положенных ночному времени суток.
– Ты правда ушёл?
Мне никто не ответил. Я зажгла ночник и посмотрела на тумбочку. Зеркало было чуть сдвинуто, видимо, это случилось, когда он просовывал из него руку, а рядом лежал небольшой мешочек, теплый на ощупь. Я развязала тесемки, и в подставленную ладонь высыпались какие-то черные шарики. Мне понадобилась минута, чтобы понять, что это, а потом я забросила парочку в рот. На нёбе словно взорвался маленький фейерверк, оставив после себя вкус соленой мяты и перца.
Так вот вы какие, орешки из угольков…
Глава 16,
В которой я занимаюсь множеством вещей и скучаю по Озриэлю
На следующее утро я узнала от Индрика, что Озриэля не будет целый день. Его совершенно неожиданно вызвали на какое-то важное семейное собрание.
Позже, во время перерыва, меня окликнул в вестибюле Август и передал записку от ифрита – тот заскочил всего на минутку, только чтобы её оставить. Там сообщалось, что его, возможно, не будет несколько дней. Он должен присутствовать на семейном совете, на котором обсуждают перераспределение наследства в связи со скоропостижной кончиной очередного родственника.
Озриэля не было почти неделю. В последней записке он пообещал вернуться в день вечеринки. Кстати, сама вечеринка всё ещё оставалась под большим вопросом из-за болезни короля. У жителей Потерии даже сложился своеобразный ритуал: каждое утро начиналось с того, что они, затаив дыхание, смотрели на дворцовую башню, в надежде, что серый флаг убрали. Этим же заканчивался и каждый вечер. Однако лоскут неизменно развевался на прежнем месте, свидетельствуя об отсутствии улучшения в состоянии его величества. Робин тоже не возвращался с консилиума.
Всю эту неделю мне ничего не оставалось, кроме как продолжать ходить на занятия, приглядываться к кандидатам, прислушиваться к себе и каждый раз убеждаться, что сердце и прочие органы остаются безразличными.
Ещё я каждый день изводила господина Мартинчика, справляясь об образце № 96, хотя он сразу сообщил, что заказ придёт только через шесть суток. И всякий раз сотрудник службы доставки с неизменной учтивостью напоминал мне об этом, заверяя, что никакой ошибки произойти не может. Однако меня всё равно преследовал страх, что орехи не успеют привезти к вечеринке.
Передвигаясь по городу, я соблюдала максимальную осторожность. Так, например, я всегда тщательно обходила королевские патрули, не светилась в людных местах и пряталась, едва завидев активистов из Лиги солидарности драконам.
Также я ежедневно заглядывала на улицу Менестреля, но близко к коттеджу профессора Марбис не подходила. Ни к чему мозолить глаза соседям. Убедившись, что записка висит на прежнем месте, а хрусталютики не выбрались за отведенную им территорию, я уходила.
Её письма я тоже разобрала: подавляющее большинство конвертов были надписаны старомодными женскими почерками, которые, кажется, соревновались друг с дружкой в количестве завитушек и росчерков. Почти все они оказались от подруг. Ещё попалась парочка от бывших учеников, но никаких засушенных розочек и запоздалых признаний не прилагалось. Тетушки, сестры и вообще родственники среди адресантов не отметились. Важных сведений я тоже не обнаружила, разве что узнала имя профессора – Мелюзина. В основном, это были мелочи из каждодневной жизни (описания здоровья кошечек и рецепты печений я сразу пропускала – думаю, профессор поступила бы так же) и перечисления поэтических достижений (от бывших студентов, конечно).
