приближение дождя, даже когда в небе ни облачка.
– Да, я так и подумал.
Американец воспользовался своим преимуществом.
– Должен сказать, сэр, – начал он, – мы слишком долго игнорировали эту проблему. И череда кровавых стычек, которую мы наблюдаем в настоящее время, неминуемо перерастет в полномасштабную войну, если мы не примем самые жесткие меры для подавления беспорядков. Этот процесс, сэр, это накаление обстановки уже происходит.
– Спасибо вам, инспектор, за вашу суровую прямоту. Не смея предположить или хотя бы отдаленно допустить, что ваши слова носят некий оттенок паники…
Дикерсон нахмурился.
– …я тем не менее предположил бы, что в настоящее время самый разумный план действий состоит в том, чтобы просто наблюдать за ситуацией, не вмешиваясь в нее.
– Извините, сэр, но это никакие не действия. Это бездействие. Если мы будем сидеть сложа руки, все станет гораздо хуже.
– Как может быть и в случае, если мы вмешаемся в разборки между криминальными сообществами. Я пока еще не увидел убедительных доказательств того, что законопослушным гражданам грозит какая-либо реальная опасность.
– Но нельзя же игнорировать ситуацию, сэр. Нельзя закрывать глаза на происходящее.
– Много важных дел требуют нашего внимания и времени, инспектор. В нашем положении всегда приходится делать трудный выбор. И решать вопросы приоритетов.
Американец уставился на меня с нескрываемым гневом. Потом совладал с собой и придал лицу выражение, которое сделало бы честь самому убежденному стоику.
– Понимаю, сэр. Но…
– Да?
– Если подобное повторится… если обстановка ухудшится… вы пересмотрите свою позицию?
Я снова потер виски и осторожно сказал:
– Даю вам слово, что обязательно подумаю об этом.
Дикерсон кивнул, после чего встал, круто повернулся и вышел прочь – довольно неучтиво. Одному Богу ведомо, что он скажет нашим коллегам. Но сдается мне, скоро события опередят нас и буквально через несколько дней все беспокойства и благочестивые переживания Дикерсона станут бесполезными, как пламя свечи при наступлении ледника.
Дневник Джонатана Харкера
3 января. Бедная Мина. Такая усталая и встревоженная в последнее время. Но во многих отношениях, как всегда, чрезвычайно деятельная и неутомимая. В своих приготовлениях к похоронам профессора и поминальной службе она усердна, последовательна и уравновешенна. За минувшие несколько дней она посоветовалась с представителями похоронной конторы, местными священниками и служителями лондонской часовни, где скоро мы соберемся, чтобы помянуть старика. Вдобавок ко всему она написала некролог, который должен появиться в сегодняшней «Таймс». А также проводит много времени за успокоительными разговорами с Квинси, который начал страдать яркими ночными кошмарами.
Во всем этом Мина просто великолепна. Но вместе с тем она, похоже, одержима совершенно безумной идеей. Мы с Рождества не заводили речи об этом, но вряд ли она полностью отказалась от своей теории. Вообще-то, такое ей несвойственно – подобные дикие, болезненные фантазии. Надеюсь, вскоре она выбросит их из головы. Душевное состояние жены очень меня беспокоит. Вызывает глубокую тревогу. Поскольку предположение, которое она делает, не может быть верным. Такое просто невозможно.
Вдобавок ко всему мои собственные мысли чаще, чем следовало бы, обращаются к участи бедной Сары-Энн. Я не раз просыпался среди ночи, охваченный страхом за ее душу.
Из колонки некрологов в газете «Таймс»
3 января
Ван Хелсинг, Абрахам
Профессор Абрахам Ван Хелсинг мирно скончался двадцать девятого числа прошлого месяца, после тяжелой продолжительной болезни. Подобное завершение его на редкость насыщенной и деятельной жизни едва ли можно счесть закономерным или справедливым. Сам он не одобрил бы характер своей кончины, ибо часто выражал надежду, что погибнет в служении какому-нибудь великому делу. Тем не менее он умер в окружении близких друзей и оставил значительное наследие не только в академической науке, но также в сердцах и памяти людей, которые, как и автор этого некролога, благодарны ему за годы дружбы, духовного руководства и защиты.
Сын кораблестроителя, родившийся в Амстердаме в 1830 году, Абрахам Ван Хелсинг еще в юности обнаружил редкую ясность ума и необыкновенную плодовитость воображения – идеальное для ученого сочетание качеств. С отличием окончив школу, он поспешил в Дельфтский университет, где быстро зарекомендовал себя как в некотором роде гений.
Примерно в это время о нем стали ходить разные темные слухи. Однако ближайшие друзья Ван Хелсинга всегда считали подобные сплетни – оказавшиеся удивительно устойчивыми – просто измышлениями завистливых соперников. По окончании университета в 1851 году Ван Хелсинг занялся врачебной практикой, хотя область его научных исследований уже далеко не ограничивалась одними только недугами и болезнями.
На третьем году практики Ван Хелсинг женился на Марии Хурен, сестре одного из своих пациентов, которая в течение следующих трех лет родила ему двоих сыновей, Давида и Сайласа.
Однако в 1859 году, когда академическая монография Ван Хелсинга о взаимосвязи между инфекцией крови и нервными заболеваниями привлекла внимание мирового медицинского сообщества, произошла трагедия, отбросившая мрачную тень на всю оставшуюся жизнь ученого. 11 мая 1864 года Мария и дети утонули в результате ужаснейшего несчастного случая. Опустошенный горем, Ван Хелсинг покинул Голландию и пустился в странствия по Европе, в ходе которых познакомился с различными любопытными древними верованиями. Именно тогда он начал интересоваться чудовищными возможностями продления жизни посредством крови и [51]
Из рубрики «Письма читателей» в газете «Дейли телеграф»
4 января
Уважаемый сэр! В дополнение к недавно состоявшемуся на этих страницах злободневному диспуту относительно прискорбного упадка морали и культуры среди молодого поколения я прошу Вас любезно позволить мне добавить собственное небольшое свидетельство, которое, полагаю, прольет желанный свет на это широко распространенное явление.
По причинам личного характера, вдаваться в которые здесь нет необходимости, вчера вечером я возвращался домой гораздо позже обычного и волею случая проследовал через довольно неблагополучный район в восточном квадранте нашей столицы. Поскольку нанять экипаж в столь поздний час не представилось возможным, мне пришлось добираться до места назначения пешком. Имея весьма респектабельную наружность, я, разумеется, старался держаться как можно незаметнее, дабы не стать объектом криминального внимания.
Улицы оказались почти пустыми, так что обошлось без происшествий. Единственным исключением из данного утверждения явилась случайная встреча, которая и побудила меня написать данную эпистолу. Проходя мимо церкви Святого Иакова, истинного маяка христианства среди языческих трущоб, я стал очевидцем самого постыдного зрелища. Молодая женщина, едва вышедшая из девичества и, как сочли бы иные, обладавшая значительной физической привлекательностью в силу своих белокурых волос и миловидных черт, вдруг выбежала из темного переулка в самой неподобающей для дамы манере и бросилась к запертой двери храма, криком умоляя впустить ее. Растрепанный вид и окровавленное лицо девушки явственно свидетельствовали о нетрезвом состоянии. Поведение у нее было
