своему рабочему столу, подрагивающими пальцами нащупал ступку с пестиком. Стекло захрустело, заскрипел металл. Прошептав несколько резких слов, Янек отпрыгнул в сторону.
— Глаза прикрой!
Из ступки брызнуло синими искрами, столб призрачного пламени плеснул в потолок — и опал. Зося, по команде рухнувшая ниц, поднялась на локтях и с испугом уставилась на Янека. А тот с трудом дополз до тахты и повалился, раскинув руки. Отдышался, отёр мокрое лицо.
Поймал ждущий взгляд сестры — и нарочито медленно помотал головой в знак отрицания.
* * *
В коридоре перед аудиторией было всё так же темно, только сейчас ещё пусто и практически беззвучно. Тишина лишь изредка прерывалась тяжким вздохом или хмурым сопением. За первое отвечала Зося, за второе — брат.
— Две недели. Уже две недели на пары не ходит, понимаешь? Я дозвониться не могу, ни домой, ни на сотовый. А в Сосновке, пишут, опять человек пропал…
— Систер, — Янек попытался взять за локоть. — Ты видела то же, что видел я. Люди не просто пропали. Это он что-то с ними делает.
— Это не он! — прошипела Зося, вырвав руку. — Сам сказал: древнее, чужое. Ну не бьётся с Мироном!
— Да какого даэва! — теперь и Янек перешёл на яростный шёпот. — Зоська, куда подевался твой здоровый цинизм? Что, стоило ему по струнам провести, сразу матка в мозг проросла?
Камни в ожерелье вспыхнули, словно облитые напалмом. Брат еле увернулся от волны чистойсилыи взорвавшейся за спиной штукатурки. Подлетел, обхватил, прижал руки с хищно скрюченными пальцами к телу.
— Зося, — повторил он чуть слышно, прижавшись губами почти к самому уху. — Хватит. Палимся.
За углом раздались тяжёлые шаги. На близнецов вышел человек с усталым казённым лицом, в милицейской форме и с папкой в руках. Зося подождала, пока он пройдёт, без затей двинула брата коленом в бедро и побежала к выходу.
На крыльце она замерла на секунду, вдохнула, выдохнула. Янек, кажется, понял, что сейчас не время читать морали. Ну и славно. Ну и хорошо. А теперь к метро и на остановку. Какой там автобус?..
Ноги уже несли её сами, и окружающий мир слегка поблек за пеленой тревожных, суетливых мыслей. Потому Зося и прозевала момент, когда за углом корпуса из ближайших кустов вытянулась пара рук и рванула её на себя.
В голове пронеслось паническое: «Янек!» Брат должен, обязан был услышать! Сама она боевой магией почти не владела — та вспышка в коридоре не в счёт. Впрочем, руки тут же разжались. У грязно-серой стены стоял Мирон и виновато морщил лоб.
— Сорри, — прохрипел он вполголоса. — Неловко вышло.
У Зоси закружилась голова. Вот он, живой, целый, родной… Она не понимала, чего хочет больше: придушить гада или рухнуть ему на грудь, рыдая, словно в дешёвом романчике. Вместо этого обхватила себя за плечи, закусила губу и промычала:
— Ты контрольную по матрицам пропустил. На зачёте завалят.
Кусты затрещали снова. Янек ворвался «на сцену преступления» с закатанными рукавами и с одним из своих массивных браслетов в кулаке. Мирона он окинул взглядом с неприязнью, Зосю — с тревогой. Та запоздало вспомнила, что именно в этот «кастет» брат вчаровал разряд в сотню киловольт, и сдвинулась, чтобы стоять между парнями.
— Ну?!
Мирон поднял руки и повторил:
— Сорри. Правда. Пасут меня, — он потупился и продолжил ещё тише. — К следаку вызывали, из-за парка. Думают, я как-то связан. Гонево полное, но отец, ясное дело, в бешенстве. Пришлось по старинке, в окно — и ходу.
Брови Янека сдвинулись, рисуя предельное сомнение. Теперь уже Зося придержала защитника за локоть.
— Я же говорила, это не он.
— А вот не уверен, — с угрозой в голосе выговорил брат, но кулаки опустил. — Мирон-кун, пойми меня верно: прямо сейчас ты ходячая бомба с дерьмом. Запалят вместе — не отмоемся ни я, ни систер. Уж прости мой прагматизм…
Он порылся в сумке, закинутой в пылу бега за спину, и достал часы.
— Вот. Лучше забери. Не хочу, чтоб нашли у нас дома.
Нацепив хронометр, Мирон задумчиво покивал.
— Верно. Всё верно. Только… — он замялся, поднял ладони к лицу, а потом бросил руки вдоль тела. — Янек, сейчас серьёзно. Что ты говорил о проклятьях?
Ветер подёргал кусты за ещё не слетевшие глянцевые листья, запутался среди веточек. Вернув «кастет» на запястье, Янек медленно раскатал рукава и тоже понизил голос:
— Не здесь. Менты толпами ходят, явно по твою сочную задницу, — он покрутил головой и зачем-то принюхался. — Систер, бусы сними — яркие, приметные. Мирон, волосы под капюшон и ссутулься. И давайте дворами, дворами.
Важное условие: с тебя — Янек ткнул Мирона в грудь, — полная история панических атак. Тогда смогу говорить конкретнее.
* * *
Руки Мирона снова дрожали. Щека онемела, пальцы не слушались. Зося принесла воды, он кивнул, хмыкнул с отвращением — и кинул в рот маленькую таблетку. Через десяток минут ощутил, как узел в животе рассасывается, а в голове словно раскладывают тяжёлое ватное одеяло. Заработало.
Янек сидел на полу, скрестив ноги, и ждал. Ждала и Зося, прислонившись к дверному косяку. Мирон прикрыл глаза, устроился на табурете поудобнее и принялся вспоминать…
…Запах костра, дешёвого пива и мочи. Ещё какой-то неявный, трудноуловимый — наверное, так пахнет подгнившее дерево заброшенного сруба, в котором они сидят. Чужая фанерная гитара в руках скрипит и дребезжит. Хуже, чем мечталось. Лучше, чем ничего.
Эту компашку он видит третий раз. Гопники, быдло, биомусор. Так сказал бы отец. Интересно, чего ему стоило выпустить Мирона из-под надзора на целых два месяца? Наверняка дед убедил. Надо будет при случае отблагодарить.
Песня заканчивается. Заводила компашки, развинченный, со шрамом над бровью, гогочет и пародирует аплодисменты.
— Да ты музыкант, йопта. Лады, заслужил. Будешь пробовать?
Мирон смотрит на грязный кулёк из скомканной газеты. Разворачивает и видит горсть бурых тонких червячков. Сознанию требуется десяток секунд, чтобы понять, что это небольшие грибы. Он ёжится, вспоминает прочитанное в книгах и журналах. Осторожно берёт один и кладёт на язык.
Взрыв истерического хохота
