разрывает барабанные перепонки. Тот же развинченный хлопает себя по бёдрам.
— Вот придурок, а! Всё ешь! Давай, давай, не жмись как целка. Нормально будет, базарю!
Глубоко вдохнув, Мирон жуёт остальные поганки. Хохот вокруг становится ритмичным, и костёр словно подмигивает: будет. Обязательно будет…
…Тропинка петляет, кружит под ногами. На ней то распахиваются бездонные ямы, в которых шевелится чешуйчатое и влажное, то вспыхивают россыпи фрактальных самоцветов. Деревья вокруг Мирона пляшут, извиваются, мерцают красками, недоступными человеческому зрению. «Галлюцинации, — слово проплывает по краю сознания, отращивает кожистые крылья и упархивает в живую темноту. — Я отравился и глючу. Надо домой».
Но домой не выходит. Мирон стоит посреди леса и понимает, что тропинки больше нет. Он заблудился и в собственном сознании, и в реальном мире. Издалека раздаётся крик — зовущий, кличущий. «Может, меня ищут?» Быстрее, чем мозг успевает сформировать решение, Мирон бросается в сторону зова. Лишь тем же краем сознания подмечает: «Странно. Почему бы не крикнуть в ответ самому?» Но и эта мысль свивается в переливчатый комок, падая и рассыпаясь в пыль под ногами.
А ноги приносят его почти на край залитой лунным светом поляны. За деревьями виднеется фигура, похожая на человеческую. Что-то с ней не так, но Мирон не может понять, что именно. «Всё ещё глючу». Цепочка мурашек проносится вдоль позвоночника, когда он наконец осознаёт: рост. Не бывает людей, достающих макушкой до середины сосновой стены.
И сосны будто втягиваются обратно в землю, уменьшаются с каждым шагом Мирона. Или это лесной незнакомец вырастает, отбрасывая всё более густую и подрагивающую тень? Мирону становится страшно. Он начинает пятиться, но цепляется за корень и падает.
Гигантская фигура медленно, торжественно делает шаг навстречу — а вместе с ней словно и весь лес. Луна начинает блекнуть, тускнеть, расплываться по белёсому небу, на котором проступают пронзительно чёрные звёзды. Мирон кричит. Ещё один гулкий шаг. Лес заглядывает в зрачки. Дальше тьма…
— …Пришёл в себя, рожа расцарапанная, джинсы в дырах. — Мирон разглядывал саблю, карту и ларец, вертел в пальцах сигаретную пачку. — Как-то вышел обратно к посёлку. Даже дом отыскал. И на крыльце снова рухнул.
Дед молодец, дед войну прошёл, — лицо разрезала кривая усмешка. — Сразу звонок в скорую, звонок отцу — и полкило полифепана в мою скорбную тушку. И отправил блевать. Потом опять сорбенты, опять блевать — и по кругу. С утра, когда я чуть ожил, ещё молока влил ведро.
Отец, конечно, наорал. Чуть не избил прямо на месте. Спасибо деду, отстоял. Потом частная клиника, осмотры, обследования… Ничего не нашли. Ну, критичного. А месяца через полтора — первая паническая атака.
И вот то, что меня тянет в лес… — достав сигарету, Мирон уставился на неё. Убрал в пачку, продолжил: — Это, народ, пугает больше всего. Потому что… Потому что порой я там вижу его. Незнакомца с поляны. И сразу отрубаюсь.
Тишина тикала. Пять секунд, десять. Шумно выдохнув, Мирон пробормотал:
— А наутро новости. И значит, все эти люди…
Он снова достал сигарету, поймал кивок Янека и закурил. Ощутил, как мягкие, тёплые руки обнимают за плечи. Прикрыл глаза и прижался щекой к Зосиной щеке.
* * *
Последнюю пару минут Янек задумчиво постукивал себя пальцем по подбородку. Дождался финала истории, встал, подошёл к ближайшему шкафу и достал тетрадь — ту самую. Полистал, замер. Подошёл к Мирону и показал выцветший, жёлтый разворот с карандашным наброском.
— Он?
Сигарета упала на пол, табурет зашатался. Зося едва удержала гостя от падения. Янек ещё никогда не видел настолько огромных, исполненных буквально звериным ужасом глаз. Он цокнул языком и забрался с ногами на тахту.
— Мои соболезнования, Мирон-кун. Твой товарищ называется «Хозяин леса». О-очень древняя сущность, возникшая из первобытного человеческого страха перед чащей — а то и сама породившая оный. Сейчас встречается редко, только в настоящей, нетронутой глуши. Большинство же представителей, так сказать, «вида» — вымерло. Банально утратили силы и растворились в мироздании, когда люди перестали воспринимать лес, как дорогу нату сторону, в загробный мир.
Мирон встал с табурета, сел рядом, принялся разглядывать рисунок. Место сигаретной пачки в пальцах вновь заняли часы. Янек услышал, как тяжёлое, частое дыхание гостя замедляется и выравнивается.
— Хорошо, — светлые глаза сощурились. — Если Хозяин предпочитает тайгу, да поглубже, то какого… — Мирон грязно, сочно матернулся. — Сотня метров от вполне оживлённого посёлка. Парк посреди города. Что он там забыл? И почему только я его вижу?!
Послюнив палец, Янек перевернул страницу, хмыкнул и прочёл вслух:
— «Крепко привязанный к месту, Хозяин может впасть в спячку, дабы избежать развоплощения. Но коли близ его лёжки окажется одарённый медиум или толковый шаман, Хозяин того ощутит сквозь глубины сна — и позовёт», — он щёлкнул пальцами. — Вот оно. Ты грибочками накидался? Накидался. Много слопал?
— Штук тридцать, — нахмурились брови. Янек щёлкнул пальцами повторно.
— Здравствуй, объяснение. Ты открыл сознаниетой стороне, и Хозяин позвал. А потом с твоей помощью каким-то образом переехал в город. Вечно этих провинциалов в столицы тянет…
А может, — голос его стал задумчивым. — он до сих пор живёт где-то внутри тебя. И на Сосновку у него свои планы. Учитывая, что он начал собирать людские жертвы, подпитываясь их жизненной силой — планы весьма, весьма недобрые. Такие дела, Мирон-кун.
Теперь тишина затянулась. Мирон чуть покачивался, закрыв глаза, и медленно щупал свой хронометр. Сестра застыла у табурета, одной рукой перебирая камни ожерелья, а другую запустив в непослушные волосы. Янек ждал.
Тахта скрипнула. Так же молча Мирон поднялся на ноги, сделал неуверенный шаг в сторону выхода из комнаты. Второй, третий. На самом пороге развернулся и с трудом выговорил:
— Так, — он запнулся. — Так. Всё это… Слишком. Я… Я пойду. Сорри.
Зося бросилась в коридор, но Янек успел её перехватить. Обнял, прижал к себе. Прошептал:
— Не надо.
Вырываться сестра не стала. Лишь плечу Янека стало горячо и мокро.
* * *
Жара не сдавала позиции, поэтому Зося обмахивалась конспектом, сидя прямо на парте. Вид она при этом имела максимально легкомысленный и беззаботный, улыбаясь одногруппникам и знакомым с потока. То, что
