появлялся на «Бизоне»!
— И все?
— Тебе мало?
— Мне всего мало. Получил свою насекомую?..Того шкета и благодари! — Здоровой рукой он достал мобильный, придавил его к столу — и набрал несколько кнопок.
И хоть Машка не отвечала, у меня создалось впечатление, что она его слушает. С беззаботным смешком он выдал в телефонную трубку:
— Да, радость моя!..Прекрасно слышу. Сегодня не могу: ужасно занят…Конечно, постараюсь! Развлекайся, солнышко! (Я через стол услышал, как скрипнули его зубы…). Как всегда: радость моя… Первый фонтан от моря…С Гераклом — лучше не заигрывай: увижу — отметелю…Геракла, кнечно.
— Да она с Катькой фестивалит! — Ввинтился я в «беседу». — С кем ты вообще разговариваешь?
— С моей Изольдой. А что?
— Ты — чокнутый? Она же тебя кинула… Нельзя бабам верить!
— Каким бабам, старик? Тем, что у колодца с коромыслом?
— Жалко мне тебя, сосед…Она опыты ставит. Психологические… Показать таблицу?
И я с готовностью развернул кресло, торопясь озобличить мошенницу.
Но, еще не успев добраться до Машкиной комнаты, я услышал шелчок.
Входная дверь хлопнула.
Никто не хочет меня слушать…
— Тэтти, ты где?
«Тише…Я слушаю музыку.»
— Тогда сделай погромче, «шеф»!
…Какая еще музыка? Та, что на улице — будет греметь до заката. И до следующего рассвета будет шуметь. Он что — не знает, что я оглох для этих концертов? У меня даже Машка в наушниках ходит.
«Это музыка сфер», — успел пояснить Гошка.
Что-то застрекотало (не хуже моего насекомца, когда он голоден); потом какая-то пьяная мышь свалилась в канаву и стала скрестись по обочинам, и все вокруг завизжало в непрерывном темпе, фантомировалось в неизвестный вид какофонии, влетело в аэродинамическую трубу (мышь? спаслась?) — и стало натыкаться на все углы, поскуливая в полной прострации…
«Пульсары запели…», нежно тюкнул меня в голову Тэтти. «Грустно, щемяще, на разрыв всего сердечного нерва, — правда?»
Чужая планета — потемки…
«А еще я вспомнил далекую родину… Вербу, бабушку, ручей…Ты помнишь мой адрес?»
Я усмехнулся…
«А когда я услышу твой — чтоб спрятать его в тайном закутке души?..»
— После карнавала… Ты же говорил: надо вместиться в шесть строчек и чтобы скейт-лозунг был в начале.
«Поторопись…Церемония прощания начнется в полночь. И мой эскорт уже прибыл.»
— Это те два корабля, которых ты боялся?
«Я уже ничего не боюсь…»
— Даже этого — наставника: страшного Хэма?
«Я — уже сам Наставник. Главный Наставник! Хэм — мой подчиненный…»
— А помощник, я так понимаю — это сторож с Большой Башни… Хитрый жук-могильщик, так?
«Не обижайся, царь Данька! Так будет лучше…»
На лавочке под липой вдруг запели… Фронтменом была Мелания Сидоровна. Как бывшая офицерская жена, она — конечно! выбрала армейское: про солдата, который вернется… — «ты только жди».
Я выглянул в окно: так и есть! Мимо липы проходил бравый Черноухов.
Ох, и хитры наши бабки!..
На карнавал Гошка собрался вместе со мной. «До ночи — все-равно не успокоюсь!..»
«Как высшее государственное лицо — я должен быть замаскирован… А мы еще не придумали мне подходящую личину», важно заметил он.
— Гошка! Да ты просто стань тем, кем ты есть на самом деле…И тебя ни одна собака не узнает!
«Даже Тристан?»
— Даже Тристан.
«Тогда я просто захвачу свое Стекло…И регалии. А то ты не видел меня во всей красе, царь Данька!»
Особо прибарахляться я не стал. «Телега» — она и есть «телега». (Самому противно, когда в убитой «турке» едет этакое расфуфыренное чучело.)
Меланию Сидоровну я едва узнал. А всего-то и сделала: сняла к празднику хмурый мужской пиджак, унылую юбку и страховидные боты. Вырядилась в веселое крепдешиновое платье (у нас в шкафу то же такое висит: мужнин подарок Гренадеру); непривычно голые ноги она засунула в тапочки для купания (и все это вместе поместила под лавочку). Да! Еще заменила монашеский плат на что-то дерзко яркое, закрученное необыкновенным узлом на затылке — и таким образом стала похожа на всех (презираемых Гренадером) героинь бульваров прошлого века.
Вместо того, чтобы сделать даме комплимент — я на всех парах помчал к спуску, оттуда — на улицу, и тут едва не протаранил какого-то раззяву.
Он стоял внизу, раскинув шлагбаумом руки.
Шляпа, сачок, белый плащ в жару… Есть такой хитрый пустынный клоп: выкопает сам себе ямку — и сидит в ней, пока добыча сама не свалится на головогрудь… (Это мне Гонша рассказывал.)
— С дороги, дядька Мотыль!
Но он поймал меня «в объятия», не сильно-то испугавшись. А потом еще пару раз приложился своим сачком: да так быстро, что я словить не сумел эту пакость.
— Изволите спешить на маскарад, юный мерзавец?
— Отнюдь! — Сразу встроился я в его стиль. — На тренировку…Опаздываю! Пропустите, будьте любезны.
— Отпущу! Сейчас отпущу…
Он и сам отскакивает, запустив мое кресло дальше. По его мысли — я должен бомбануться об угол дома… А еще лучше — перевернуться.
Хитришь, у меня тормоз — не на колесе, а на — подлокотнике. Съел? Ну — и что ты мне сделаешь, «дуремар» несчастный?
Вот уже несколько лет мои несознательные предки волокут этому барышнику «малую фауну» (запретную для выезда). И ОНИ там — уважаемые люди! Так сказать: «герои в зеленых халатах (белый цвет в тех странах — цвет скорби).
— Ты должен понять, — сказал ограбленный коллекционер, помахивая перед моим лицом своей противной сеткой. — Все клетки открыты… Все — кто мог улететь! улетели…Какое горе, сынок. Какое горе! Сколько заказов — в пропасть…Суданский кузнечик — красавец! Ни у кого такого не было… Австралийцы, мои австралийцы! Хорошо хоть: чилийского «дъявола» успел оформить… — И он заплакал. Самыми натуральными живыми слезами.
— А «колумбийцев» не было? — Спросил я, повинуясь внезапному импульсу.
— Разбежался… За одного «истинного колумбийца» я как-то трех перуанских трансформеров выменял. Но эта удача — не на каждую пятилетку!..
— А «истинный колумбиец» — это какой?
Он промокнул глаза широким поношенным рукавом:
— Конечно, он — красавец!.. Но мадам-природа ничего даром не дает! Он — бескрылый…Единственный в своем роде. Настоящий тумаку — мечта любого специалиста мелкой фауны!
— И у него что: совсем-совсем нет никаких крыльев?
— Нет — и взять негде!.. Как там местные индейцы развлекаются, знаешь? Заставляют этих тумаку по травинкам через искусственные «овражки» бегать…Соревнования такие. У нас — тараканьи бега. А у них — издевательство над редким видом.
Где-то я прочитал, что самые лучшие анималистские снимки — это те, что делаются с задержкой дыхания…Вы делаете
