ней поосторожнее, барин.
Я усмехнулся.
— А что не так? Ругаться изволит?
— Что-то навроде того. Не так, как принято у приличных людей — матом. А какими-то мудреными словами. И думается мне, что слова эти должны казаться нам обидными. Да только мы по-столичному не обучены, и многих выражений отродясь не слыхивали. И как тута обижаться, когда не понимаешь, о чем эта бесноватая кричит?
— И громко кричит? — не скрывая улыбку, спросил я.
— Сейчас уже не так, как утром. Устала, наверное… А может, голос сорвала. Мы ей предложили чаю, да только Параша — гордая девка, похоже. И в конюха нашего, Жорку, кружку кинула.
— А он что?
— У нас равноправие. Мы ж не дремучие какие, ваше благородие! Кружку кидать Жорка в нее в ответ не стал. Потому как мог ентой кружкой можно сломать девке кость. А вот загрести лопатой навозу и швырнуть в ейную морду — это он смог. Так вот, после этого Параша орать и перестала. Может ей на язык навоз тот попал — этого мы не ведаем…
— Понятно, — я кивнул и постарался не поднимать глаз на работника, чтобы он не заметил в них смешинки. — Пойду я, поздороваюсь с Парашей.
— Ваше благородие, — парень неуверенно шагнул ко мне и поправил пряжку ремня. — А правду про вас говорят, что вы с мертвыми говорите?
— Как есть — правду, — признался я.
— Значитца, вы как наш барин — Николай?
— Немного не такой, — осторожно пояснил я. — Коля видит всякое, а я приказать призракам могу.
— И мертвые вас слухают? Прям команды исполняют?
Я сурово свел брови на переносице и поправил парня:
— Мертвые не циркачи, чтобы выполнять трюки.
— Вы простите, ежели я говорю что-то не то, — смутился парень. — Просто мы все, кто приехал сюда с Авдотьей, боимся, чтобы батя нашего Коли не ходил за ним призраком. Чтобы молодой барин не стал таким же, каким был его папаша… Мы вот тут смекнули, что барин старый был таким же, как евойный отец, а тот в деда пошел. Поговаривали, что дед Двушкин был хороший человек, пока его папаша не помер. А как старого-то не стало, так и молодой сделался смурным… А может, все и не так было. В народе ведь не принято о мертвых плохо говорить. И может про деда — все это сказки. А кто правду знал, тот уже помер и не расскажет, как оно все на самом деле было… Но мы беспокоимся за Николая, уж больно он хороший парень, что для барской породы не свойственно. Но вдруг с него и пойдет добро?
Стала понятна причина беспокойства работника.
— Об этом не беспокойтесь, — мягко продолжил я. — Старшего Двушкина здесь быть не может. Он остался на старых болотах, и не может их покинуть, чтобы навредить кому-нибудь.
Работник тут же повеселел.
— Вот и славно! — произнес он, низко поклонившись. — Спасибо вам, добрый человек. Мы все за вас Искупителю молимся и просим за ваше здравие.
— Спасибо.
Я коротко кивнул и направился в сторону, где должна была найтись Свиридова. Парень же рванул прочь, видимо, намереваясь рассказать приятелям о призраке Колиного отца.
Внезапно из дальнего стойла послышалось сдавленное ругательство. Я подошел к приоткрытой створке, и моему взору представилось поистине потрясающее зрелище: посреди огороженной площадки стояла Свиридова в штанах из грубого серого сукна и такого же цвета рубашке, подпоясанной бечевкой. Волосы княжны были убраны под косынку, но та сбилась, и длинная прядь черных волос выскользнула наружу. В ней запуталось сено. Обута девушка была в галоши, которые были ей большие, и их пришлось обмотать бечевкой на манер лаптей. Вся одежда судейской дочери, включая суконные перчатки, была испачкана в навозе. Девица опиралась на вилы с длинным черенком и смотрела в стену остекленевшими глазами.
— Добрый день, — сказал я негромко.
Елена Анатольевна встрепенулась и уставилась на меня осоловевшим взглядом. Который, впрочем, почти сразу прояснился.
— Вы… — произнесла она сквозь зубы, и я попятился, подумав, что с адвокатессы станется попытаться ткнуть меня вилами.
— Если вы заняты работой, и я вас отвлекаю, то извините. Можем поговорить когда-нибудь в другой раз… — вежливо начал я.
— Стоять! — захрипела Елена.
— …или никогда, — закончил я фразу.
— Лучше оставайтесь, где стоите, — холодно предупредила Свиридова. И ехидно поинтересовалась: — Не каждый день увидишь, как княжна чистит навоз на конюшнях, не так ли, Павел Филиппович?
— Труд облагораживает дворянина, — возразил я. — Кстати, вам очень идет рабочая одежда.
Свиридова недобро усмехнулась:
— Вы так считаете?
— Ну, определённо больше, чем платье с цветами семьи Чеховых.
— Я лучший адвокат Петрограда! — запальчиво воскликнула девушка.
— А вот с этим бы я поспорил, — быстро ответил я. — Лучший адвокат не допустил бы такую грубую ошибку с законом.
Елена Анатольевна перехватила вилы и шагнула ко мне. И я поспешно попятился.
— Не вздумайте сбегать, — просипела она и вдруг отбросила орудие труда в сторону.
— Я пришел сюда не за этим.
— А зачем?! — неожиданно взвилась девушка. — Это из-за вас я оказалась здесь!
Я покачал головой:
— Не из-за меня… Вы сослались на закон. А стоило бы помнить старинную поговорку: закон — что дышло, куда повернул — туда и вышло. Или вы надеялись, что моя семья смирится с вашими подковерными играми?
— Ничего подобного не было, — княжна поджала губы.
— Мы играли по правилам, госпожа Свиридова. Никого не обманывали. Хотя вы могли учесть то, что семья Чеховых пополнилась двумя новыми членами. Но даже без Зимина ход с законом не сработал бы.
— Я… — начала было Елена Анатольевна, но я ее перебил.
— Вы, как всегда, меня недооценили. Именно этот просчет привел вас сюда… Так что не стоит винить меня, лучше извлеките из ситуации урок.
Свиридова молчала, сверля меня полным ненависти взглядом. А затем произнесла:
— Пришли, чтобы прочитать мне мораль?
Я покачал головой:
— Нет, не за этим. Хотел бы поговорить с вами по поводу вашей сестры.
Девушка облокотилась на ограждение и уточнила:
— И что же вы хотите про нее узнать?
— По старым правилам, семья сперва должна сосватать старшую дочь. И до недавнего времени вы не торопились замуж,
