здесь происходит? – спросил священник, открывший Салли дверь.
Она отпустила руки священника, и тот опять сел, дрожа, его нижняя губа тряслась, в глазах стояли слезы.
– Я стараюсь убедить мистера Бича сделать то, что, как он сам знает, является правильным. Он причинил мне много вреда, поставил под угрозу жизнь моего ребенка, и только он может все исправить. Мистер Бич, я еще раз прошу вас: вы покажете в суде, что сделали фальшивую запись в метрической книге?
– Вы не можете принуждать меня… Это будет противоречить моей… моей… моей работе в ордене Святейшей Софии, если меня будут допрашивать в суде…
– Хорошо. Дайте письменные показания.
– Я не могу. Религиозному человеку не пристало давать какие-либо клятвы…
– По-моему, мистер Бич ясно выразился, – вступил в разговор другой священник. – Думаю, угрозами вы ничего не добьетесь. Должен попросить вас уйти…
Он двинулся в ее сторону, и Салли сказала в отчаянии:
– Хорошо, я не буду угрожать. Я даже не стану настаивать, чтобы мистер Бич помог мне в суде. Пусть живет спокойно. Но мне нужно знать зачем! Зачем вы это сделали? Вас заставил Пэрриш или кто-то еще? Что они сделали, чтобы заставить вас?
– Никто меня не заставлял! Я не знаю никакого Пэрриша!
– Вы написали рекомендательное письмо священнику в Клэпхем, в котором говорили о нем. Вы должны его знать.
– Я был болен!
– Так кто приходил к вам три года назад? Кто пришел и заставил сделать запись в книге?
Все трое стояли, и никто не двигался с места. Наконец мистер Бич конвульсивно содрогнулся и зарыдал. Его плечи тряслись, слезы ручьем катились по щекам, руки беспомощно вытирали глаза и нос. Второй священник выпустил его за дверь. Салли услышала нетвердые шаги: мистер Бич поднимался по ступенькам.
Священник снова закрыл дверь.
– Не знаю даже, что нам делать, – хмуро сказал он. – Мистер Бич, безусловно, заслуживает порицания, но не в наших правилах принуждать братьев открывать то, что они хотели бы сохранить в тайне… Однако в данном случае замешано третье лицо – вы, и если я правильно вас понял, ваш ребенок в опасности. Все это очень сложно.
Он взглянул на безвкусную картину над камином, будто желая набраться от нее вдохновения.
– Я вам вот что скажу. Узнал я это не на исповеди, поэтому не считаю каким-то секретом; слуги знают, сын садовника знает, и лучше вы услышите это от меня, нежели от кого-нибудь из них. Мистер Бич много лет страдает от недуга, приобретенного еще в молодые годы. Когда он вступал в наш орден, он уверил меня, что излечился, но, к своему величайшему сожалению, позже я узнал, что это неправда. Он получал посылки, которые сначала доставлялись домоправительнице и, как я уже сказал, сыну садовника. Думаю, отправитель посылок – тот же человек, что заставил его сделать все то, о чем вы тут говорили. Тот же человек, который все еще имеет над ним власть.
– Все еще?
– О да. К несчастью, мистер Бич все еще жертва. Боюсь, в его возрасте…
– Но что это за недуг? И почему благодаря ему кто-то может иметь над ним власть?
– О, простите, надо было прояснить для вас ситуацию. Мистер Бич – жертва морфия. Он заядлый курильщик опиума.
Опиум…
Салли вздрогнула. Она не понаслышке была знакома с действием, которое оказывает опиум. Теперь она поняла, что имел в виду Николас: его коллега был пойман в ловушку, в беспомощную зависимость от наркотика.
Значит, это был шантаж: сделай запись в метрической книге, иначе мы тебя выдадим. Воля мистера Бича была ослаблена годами пагубного пристрастия, и он согласился. Вся эта чушь со Святейшей Софией была попыткой забыться, укрыться, спрятать вину под маской мистицизма. Сколько еще маленьких преступлений он совершил, кто еще пострадал от его лжи?
Но мистера Бича кто-то продолжал снабжать наркотиком. И это было весьма интересно. Поэтому он, конечно, и отказался что-либо рассказывать – посылки с опиумом могут прекратиться. Когда Салли подумала об этих поставках наркотика, где-то внутри ее зазвенел тревожный звоночек. Мороз пробежал по коже, и она не могла понять почему.
Ранний вечер она провела, играя с Харриет и нарезая хлеб для общего ужина. Дочка явно была нездорова. У нее поднялась небольшая температура, и она не могла сосредоточиться ни на одной игре без того, чтобы не начать капризничать и плакать. Салли разрывалась между желанием посидеть с дочерью и осознанием того факта, что многим детям сейчас гораздо хуже, чем ее ребенку.
Улучив момент, она заглянула в лазарет к доктору Тернер за советом по поводу состояния Харриет и, к своему удивлению, обнаружила доктора одну и в слезах.
– Чем я могу помочь? Черт, почему все это на меня сваливается?.. О, ну когда же все это изменится?
Салли обняла ее и дала спокойно выплакаться. Она узнала, что в миссию приходила женщина, страдающая чахоткой, но доктор Тернер вынуждена была выпроводить ее. Вообще-то больная должна была пойти в лондонскую больницу на Уайтчепел-роуд, недалеко отсюда, но отказалась.
– Они знают, что это смертный приговор – туда отправляются умирать, потому никто и не хочет идти. Она умоляла меня оставить ее здесь, но, боже, я не могу впускать сюда болезнь, я не имею права, ведь инфекция будет распространяться… Теперь бедолага будет ночевать на улице, я знаю…
Салли позволила доктору Тернер не сдерживать слез; она была так мужественна, так честна в этом плаче, что Салли тоже заплакала – из-за нее, из-за мальчика Джонни, из-за женщины с чахоткой, из-за всех этих бедных, несчастных людей. И все ее страхи и проблемы казались неотъемлемой частью этого всеобщего горя, что стучалось в двери миссии.
– Я ничем не могу вам помочь? – наконец вымолвила Салли.
Они посмотрели друг на друга, заплаканные, с опухшими глазами. Доктор Тернер покачала головой. Потом отступила, шмыгнула носом и вздохнула.
– Вам надо сегодня вечером сходить послушать Джека Бертона, – сказала она. – Он нас обеих взбодрит.
– Кто это?
– Докер. Он хочет объединить всех портовых рабочих в союз, чтобы они могли помогать друг другу. Понимаете, пока они вместе, их не так-то легко эксплуатировать. Джек Бертон неунывающий, энергичный оратор, он всегда поднимает мне настроение, заставляет поверить в то, что все возможно. Пойдемте, Салли! Можно называть вас Салли? А я Анжела.
– Хорошо, я с удовольствием пойду. Для меня это совершенно новый мир. Я никогда и не представляла себе того, что вижу здесь, всех этих несчастий. И та семья, которую я видела сегодня утром, что клеит спичечные коробки… Но я беспокоюсь за Харриет. У нее небольшая температура, и думаю, мне не стоит покидать ее. Еще ко мне должны прийти. По поводу Харриет, помните? Потом расскажу подробнее; сегодня я кое-что выяснила. Думаю, я на правильном пути.
– Тогда приходите в другой раз. Вы не
