леса, следовало идти вдоль трубы, ибо я и представить себе не могу, как бы провела ночь тут. С заходом Солнца придёт холод, исторжение канализационной воды из тела уже привело к голоду и жажде. В лесу вполне могли водиться опасные дикие звери. Мне всё ещё было плохо, но уже не хотелось умирать. И всё же я пошла вглубь леса. Не знаю почему. Я ощутила, что там что-то есть. Даже не знаю.… Иногда люди идут на поводу каких-то внутренних, не понятных никому импульсов, рискуя свести на нет миллионы лет эволюции и ставя под сомнение собственную разумность. Такие люди зачастую погибают в страшных мучениях.
Либо остаются единственными выжившими».
Нет лица у моего отражения
По ту сторону сна…
Кроме Тёмной Анны, Символист создавал и других персонажей. Редко, но всё же. Чаще всего женских
(на них приятнее смотреть… не смущайся, это нормальное проявление сексуальности),
но пару раз он пытался создать себя. Получалось не очень. Не то что бы темноволосая «бледняшка» всегда выходила идеально, но такие вещи как форма носа, губ или небольшое отклонение в длине подбородка в данном случае и не играли весомой роли. Она – это Образ. Важны общая концепция и отдельные детали. А вот когда пытаешься изобразить себя, сталкиваешься с тем, что себя-то и не знаешь. Хоть ежесекундно смотрись в зеркало, подбирая нужный разрез глаз, определяя расположение прыщей и тому подобное!
В конце концов, ему это надоело, и он придумал ещё пару концептов, образов. Оригинальностью они не блистали, но он мог ассоциировать себя с ними. Нелюдимый и обросший тёмный эльф-некромант
(прячущийся за спинами реанимированных голодранцев),
повелевающий сильнейшей нежитью. Или волк-одиночка, справляющийся со всеми и вся своими силами
(боящийся опозориться перед командой).
Это стало происходить всё реже, так как никаких положительных эмоций в этих персонажей никогда не вкладывалось. Они лишь констатация факта
(что ты урод и изгой с руками, растущими не из того места!),
что Символист не может принять себя.
«Волки. Сама не заметила, как оказалась в месте расположения стаи. Я попятилась назад, но слишком поздно: меня заметили. Десять зверей спешно поднялись на лапы и двинулись ко мне. Те, что поближе, были готовы совершить рывок, стоило мне отвлечься хоть на секунду; остальные подбирались сбоку, намереваясь окружить меня. Я понимала это, но что можно предпринять? Под ногами были лишь опавшие листья, прикрывавшие корни, и холодная земля.
Солнце окончательно скрылось за горизонтом. Теперь глаза волков горели жёлтым пламенем. Отступая, я не следила за тем, куда ставила ноги, и в любой момент могла споткнуться о корни и рухнуть на спину на потеху этим собакам. «Всё. Эта девочка кончилась. Было вкусно. Несите новую».
«Хоть бы глаз выцарапать какой-нибудь из этих мразей», – подумала я и уже приготовилась принять последний бой. Страха больше не было, ему на смену пришла решимость. Тот, кто не волен делать выбор между жизнью и смертью, всё ещё может уменьшить свою боль, продав жизнь подороже.
Во тьме вспыхнула ещё одна пара глаз. Вспыхнула и тут же погасла. Мгновение спустя рядом с почти обошедшим меня с левого бока волком возник силуэт какого-то животного. Прежде чем волк успел среагировать, существо резко дёрнуло передней левой лапой. Волк, не издав ни звука, завалился на бок. Силуэт убийцы растаял и тут же появился возле следующей жертвы. Всё повторилось. Затем ещё раз…
Третий успел взвизгнуть перед смертью, тем самым привлёк внимание оставшихся. На две или три секунды обо мне забыли, и этого было достаточно, чтобы замахнуться и изо всех своих сил нанести ближайшему ко мне волку удар локтем по макушке. Кости черепа хрустнули и поддались, я даже, казалось, ощутила локтем склизкое месиво мозгов, расползающееся под нажимом. Старая школа психиатрии всё ещё актуальна, ведь её целью никогда и не являлось исцеление, лишь извращённое удовольствие для господ, которых по привычке называли врачами. Кстати о господа́х…
Четыре волка бросились туда, где стоял мой спаситель. Судя по очертаниям, это была кошка. Очень большая чёрная кошка (мне показалось, что она мерцает в темноте). Оставшиеся два волка, находившиеся от неё дальше всех, рванули ко мне. Успешно проведённая лоботомия пробудила во мне уверенность в собственных силах. Я даже не стала искать на земле какого-нибудь подручного средства, просто уверенно пошла навстречу пуделям-переросткам.
Когда один из них подбежал достаточно близко и собрался прыгнуть на меня, я ударила наотмашь. Удар пришёлся животному в морду справа, костяшкой пальца я ощутила желеобразную субстанцию глаза. Видимо, на меня прыгнул совсем уж молодой волчонок, не весивший и трёх десятков килограмм, так как от удара он отлетел метров на пять. Но было не до того, чтобы думать об этом. Второй волк приближался.
Он уже прыгнул, на замах времени не было. Всё, что пришло в голову – это ткнуть в разинутую пасть собаки руку и затолкать как можно глубже.
Клыки посекли кожу на предплечье в процессе погружения руки и вонзились в плечо, но из-за бушевавшего в крови адреналина боль казалась несущественной. Скорее, она меня даже возбудила. Псина сучила передними лапами по воздуху, не способная достать до меня когтями, и вращала глазами в бессильной злобе.
О, да…
Я начала раздирать пищевод ногтями. Тело пса забилось в конвульсиях, из глубин заткнутой пасти послышался скулёж. Я смотрела в звериные глаза и видела в них слёзы. Он молил о пощаде, даже будучи неспособным подумать об этом.
Оглядевшись, я уверилась, что сражение подходит к концу: кошка, целая и невредимая, уклонялась от выпадов остатков стаи с такой грацией и изяществом, что можно только позавидовать. Её редкие, но точные удары приходились в шею или глаза. Мой малой лежал в отключке неподалёку. Один из четырёх бросившихся к кошке зверей лежал мёртвый, ещё один скулил и тёр лапами морду где-то в сторонке. На меня он даже не смотрел. Смотреть было уже нечем.
Скулёж ослеплённого пробудил было во мне жалость, но перед внутренним взором тотчас возникла картина: моё истерзанное тело потрошат и пожирают эти величественные и благородные создания; на то, что когда-то было моими волосами, стекают слюни; по тому, что когда-то было моей кожей, ползают щенки. Этот образ пробудил совсем другие чувства. Я сама стала чем-то первобытно-жестоким, не обременённым узами морали и сострадания.
С волками жить – по-волчьи выть, не так ли?
Я вонзила пальцы в стенки кишечника и прорвала его. Волна отвращения подкатила к горлу, но я
