(и даже гавкнул в пушистую морду!) и он умылся в свое дупло. Не будет теперь чинно восседающего «мальчика на колесах»…
К раннему утру я «приручил» свои ЛАСТЫ.
Можно сказать: усыновил.
Лежа на любимом диване (следует, кстати, сказать ИМ, чтоб купили подлиннее…), я с удовольствием осознал всю исконную правоту ежевечерних сборищ-консультаций у нас во дворе: когда «ноги гудят» и «суставы ломит» и «косточки верещат»… Просто — прелесть! Я стал разглядывать свои ходули — с нежностью. Ну и фиг с ним, что зеленого цвета и совсем не новые (даже чужая татушка сохранилась…). Да и худоваты до неприличия… Пусть ортопед сходит с ума.
До кухни (где хранилась аптечка) я решил добраться обычным способом.
Да, в коляске…
Да, мазохист!..
В кресле мои новые колени торчали вызывающе: напротив лица. Я выехал в коридор (впервые за столько лет испытать неудобство от езды!..) и прочитал записку напротив: Машка сообщала, что останется ночевать у «бестолковых Миллеров», но к приезду родителей завтра будет дома.
А «завтра» уже наступило. Кухня издевалась немыслимой чистотой (первый признак окончания веселой жизни!..) Я сгреб аптечку — и через мучительных полчаса уже выглядел, как боец после сражения. Потом я задремал — и проснулся в ужасе: снилось, что Гренадер тащит меня к воде, и мои пятки оставляют на песке «крокодиловый след».
Дом давно ожил: мой «женский батальон» готовился к встрече «заморских гостей»… Шаркали пожилые тетки, выползла из ночной спячки Мелания Сидоровна; вылетел пулей Тристан (выгул для него — всегда праздник!); проковыляла Петькина хозяйка — привычно, от порога, уже жалуясь и на жильца и на собаку. Села — и успокоилась: день обещал быть прибыльным на новости.
А вот и баба Зина (с газетой подмышкой). Пришла, поздоровалась «с девочками» и стала выжидать момента, чтобы сообщить, где в мире плохо обезьянам, отчего массово вымирают канадские еноты…
Сегодня, впрочем, ее не торопят с рассказами: вся пялятся на мое распахнутое окно.
СОБЫТИЕ ВЕКА: родители из Африки! Какие там еноты…
Милые наивные старики: ждут, когда в окне появится моя счастливая рожа…
И вдруг, как по команде, весь «педсовет» разворачивается в сторону детской площадки.
Урра!.. Приехали…
Такси из аэропорта (а Машки — нет…Это — скандал!)
Зато есть дядька Мотыль. В своей энтомологической светлой панаме, с покуда неприметным сачком (он задает им ритм, как тамбур-мажор). Он так счастлив, что мне даже стыдно.
Оживились и старушки: грядет ответственный миг, надо приветствовать, поздравлять с прилетом, не забыть спросить — какая погода в тамошних местах: «То же, поди, жарко, да?..». И все, ВСЕ растерянно смотрят на наши пустые окна, бунтующие в одиночестве шторы…
Минут пять я — еще законный хозяин своей комнаты. Время пошло…
В три прыжка я перемещаюсь на кухню (и на сантиметр отодвигаю занавеску).
Вот ОНИ. Вперед и — водитель с чемоданом, баулом — и пестрым перекидным мешком в придачу (… не забыть подарить дяде Худаю!).
Следом — Профессор… Ступает тяжко. Останавливается (а глаза уже шарят по знакомым окошкам). И он делает вид, что безумно рад встрече с любимыми соседями. Придерживает ногой портфель… Отдыхает.
Фактическая глава семьи: Родитель№ 1. В чем-то пестром, ярком (сразу видно: африканское…), немыслимый тюрбан на голове… Руки теребят сумочку. Ну да, она же будет расплачиваться… («расплачиваться» — какое странное слово!..)
Она победно оглядывает площадку. (Я бы не удивился, если бы и полковой марш загремел!..) А что? У нее же — постоянно: то — смотры, то — осмотры… Внутриклеточно, нанофизически я уже ощущаю, как она деловито базируется в стенах бывшей моей комнаты …и как потом, распихивая чужие фантазии, — осваивается в мыслях своих детей… Фигушки вам, тетя!
…Я все забрал отсюда? Да, не забыть ВОТ ЭТО. И я сунул ВОТ ЭТО в карман.
Нет у меня на сегодня ни Родителей, ни телефонов, ни родных стен!..
Это в прошлом веке: «счастье — когда тебя понимают». Настоящее счастье — когда не лезут в душу, чтобы понять. ДУША — это сокровенно: это и есть истинная, в реале, матрица человека, недоступная для распечаток посторонним. Счастье по сути — то, что не надо выдумывать; оно, счастье, всегда в прошлом: по результату.
Постучали в дверь…чудаки!
Я разбежался и, взяв «космический» барьер — приземлился на площадке.
Вот она, ваша лестница…Дюжина унизительных ступенек.
Два…нет! три хороших прыжка и — и я на свободе!
(Представляю: что сейчас творится на лавочке!..)
Меня встретил город, пресытившийся зрелищ… К вечеру — оживет, опять двинется в загул. Сезон не кончился!..
В доме Миллеров — распахнуто, разворовано чужим глазом то, что таилось на бюргерский лад и прикрывалось азиатской традицией. Во дворе — у так и не доведенного до ума арыка, сидел, поджав ноги, дядя Худай; просветленный — он пил свой знаменитый чай из одного чайника, и рядом лежали полноценные двА лепешки…В лице его был покой и созерцание (несмотря на шум за спиной от съезжающего гостя). Я и не стал мешать его счастью.
На улице Дувановской кипел фонтан. Здесь еще продолжался карнавал: бродили две огромные куклы: Бэтмен и Спайдермен (неожиданно вспомнил бабу Зину: «Вот где наши буратины затерялись, прости господи…»). За фонтаном возвышались ходулисты: две как бы «византийские дамы». Смешно: прогульщиц заставляют отрабатывать, что ли?
Дама с веером шепталась (сверху!) с поклонником.
Дама без веера смотрела не меня озадаченно.
И тогда я достал ЭТО — и даже несколько раз щелкнул: открыл — закрыл, открыл — закрыл…
Она как-то странно пожала плечами: без коляски она меня не понимала.
Я взял барьер (бортик), разогнался по мокрым плитам, подпрыгнул — и на самый краткий миг оказался с ней рядом: глаза в глаза… Я швырнул ей в лицо «пропажу» и едва успел. приводниться. Прямо в чашу бассейна!
Выскочил мокрый, как лягуха — и, не слыша ора, помчался вниз по Дувановской.
Бежал скачками, как полоумный…Прилавочные старушки, частенько угощавшие меня: пирожком ли домашним, «фруктой» ли с собственных дач, — сейчас в испуге откидывались на спинки бульварных сидений…
— Глядите! У мальчика — зеленые ноги… Зеленые ноги!
— Совсем молодежь оборзела…
— Сколько зеленки перевел, да.
На бегу я выхватил у девочки надувной шар: алое сердце. (Я подарю его своей настоящей крестнице Седой Даме…)
На пушку возле краеведческого музея я запрыгнул уже без энтузиазма. Просто в тестовом режиме. И, свернув, погнал по Набережной: народ здесь бывалый, чего только не видал…
А вот и пирс: вчерашнее мое позорище.
«Мечта Мазая» — у причала; самого Белого Господина не видно, но слуг —
