никаких иных способов ведения боя, кроме самых гнусных и мерзких.
Впрочем, наплевать. Это был последний его последний бой.
Дальше будет лишь казнь.
Я потратил еще секунду на то, чтобы протянуть руку и закрыть Нике глаза, после чего поднялся на ноги и двинулся к Себастьяну.
Он уже поднялся на ноги и сейчас смотрел на меня, презрительно усмехаясь. Из уголков рта у него стекала кровь:
— Довоевались, а, сынок? Хорошо повеселились, да?
Я ничего не отвечал. У меня вообще нет привычки разговаривать с трупами.
Я выстрелил на разрыв, за одну секунду достав лук, вскинув его и отправив стрелу в полет. Себастьян защитился Колким щитом, играючи отбив стрелу.
— Что-то слабо, сыночек! — усмехнулся он. — Это я уже видел, давай что-нибудь новое?
Я не отвечал. Мы оба прекрасно понимали, что он за своей напускной бравадой прячет страх, и пытается вывести меня из равновесия. Тщетно, конечно.
Потому что никакого равновесия уже нет. С того момента, как умерла Ника — нет.
Я обрушил на Себастьяна целый шквал стрел, отправляя их в полет одну за другой! Каждый шаг — две стрелы, одна — на подъеме ноги, вторая — на опускании. Раз-два, раз-два, раз-два…
Но для Себастьяна это выглядело как дождь из прановых стрел, бьющих в его Колкий щит с частотой проливного дождя! Он вынужден был растянуть его над собой, и даже присесть, чтобы выдержать такой натиск!
И в любом случае у него не было возможности сбежать.
Растраченная на Собирателя прана потихоньку таяла, улетая кусочками в сторону папаши, но я не останавливался. Стоит хотя бы на мгновение прекратить обстрел, позволить ему освободить хотя бы одну руку — и он сбежит, как пить дать сбежит!
Не позволю.
Последнюю стрелу я выпустил уже вплотную, чуть ли не приставив наконечник к щиту папаши.
И щит треснул. Стрела пробила его насквозь, и наконечник застыл перед лицом папаши, прямо напротив уцелевшего глаза.
Я убрал лук, ухватился за торчащую стрелу и нагнал в нее еще больше праны, заставляя ее взорваться. И щит взорвался тоже! Брызнул прановыми осколками, разлетелся на куски, перестал существовать!
Я машинально защитился собственным Колким щитом, уже не обращая внимания на запасы праны, протянул руку и ухватил Себастьяна за рубашку на груди. Потянул вверх, заставляя подняться на ноги.
— Надо же. — усмехнулся разбитыми губами Себастьян. — Какие-то новые трюки у тебя все же есть. А вот мозгов так и не прибавилось.
И, едва только он это договорил, на моей шее снова сжались мертвенно-холодные пальцы.
Какого?!
Я повернул голову — да, это был Собиратель! Я его не дожал, не влил в него достаточно праны, он, сука, выжил! Пришел в себя и сейчас, хрипя и пыхтя, снова пытается что-то со мной сделать!
А у меня как назло осталось мало праны! Хватило бы еще на три-четыре боя с Себастьяном, но никак не на то, чтобы попытаться переполнить Собирателя по второму разу!
— Ох уж эти ваши чувства, эмоции. — словно ничего не боясь, заговорил Себастьян. — Ты им поддался и проиграл. Хотя ты проиграл уже в тот момент, когда решил пойти против нас. И куда тебя это привело? Что ты натворил? Посмотри вокруг — ведь это все натворил ты!
Мои глаза против воли пробежались по окружению, вырывая из него куски.
Пиромант-заговорщик поливает пламенем девушку, скорчившуюся за крошечным щитом из стремительно испаряющейся воды…
Иллюзионист атакует заговорщика, но сзади его пронзает длинная арматурина, запущенная другим заговорщиком…
Разряд молнии проскакивает сразу между нескольких солдат управления, и они валятся на бетон, дымя сгоревшей экипировкой, а за их спинам стоит, ехидно улыбаясь, электромант-заговорщик…
Я натворил… Я натворил.
Я привел отряд, по сути, в засаду. Решил, что я умнее всех, что я переиграю заговорщиков. Забыл о том, что, по сути, ничего еще не знаю об этом мире. Понадеялся на свою удачу и интуицию, которые уже много раз вытаскивали меня из проблема. Расслабился. Решил, что и на этот раз дело выгорит.
Не подготовился.
И вот результат. Десятки убитых. Сотни раненых, которые через время тоже умрут. У меня нет столько праны, чтобы добить Собирателя и одновременно — нейтрализовать Себастьяна. Даже не одновременно, даже по отдельности — нет у меня столько праны. Я ее бездарно растратил. Я мог бы всего на секунду дольше удержать Собирателя, влить в него последнюю, критическую дозу, чтобы его разорвало — и только потом переходить к Себастьяну. Ведь все равно Ника была уже мертва. Я мог бы…
Да не мог я, конечно. Я надеялся, что она еще жива. Я надеялся ее спасти.
Или хотя бы попрощаться.
— Шах и мат, сынок. — проникновенно сказал Себастьян. — У тебя не осталось ходов.
Он прав. Ходов у меня не осталось. Даже если я его убью — Собиратель уничтожит меня. А потом — и всех оставшихся. Отсюда не уйдет никто. И на этом само существование управления ноль и его миссии можно будет считать законченным.
Собиратель стиснул пальцы на моей шее, и прана снова потекла по ним, светясь под длинными рукавами балахона. Фиолетовая прана… Слабо светящаяся, как фиолетовый туман…
Я поднял глаза на Себастьяна:
— Шах и мат, говоришь? Ты кое-что не учел. Шахматы, насколько я помню, играются на плоскости. А у нас тут вроде как трехмерный мир. Даже странно, что повелитель пространства об этом забыл!
И я вскинул руки и сделал единственное, что позволяло мне убрать с доски одновременно две самых важных фигуры.
Я рванул пространство в стороны, открывая вход в Пустоту и упал в него, увлекая за собой и Себастьяна, и Собирателя!
Глава 26. Не-бог
— Ну здравствуй, Лирс. Любишь же ты заставлять женщин ждать себя…
Опять это имя… Имя, которым меня здесь никто не называл — потому что никто его не знал. Имя, которое я и сам уже успел забыть.
