в левую руку, а правую уперев в бедро и немного задрав при этом футболку. Посыл этого жеста мне был предельно ясен, я тоже положил ладонь на рукоять ножа, а после встал с Хранителем Кладов плечом к плечу. – Так нет же вокруг никого. Одни птицы. Кого нам бояться?
Его дети тоже время не теряли, они, как видно поняв, к чему дело движется, встали вокруг нас так, что мы оказались почти в кольце. Правда, и Жанна моя времени не теряла, она снова переместилась за спину Дормидонта. Мало того, на нее запрыгнула и оплела его шею руками, шепнув при этом оборотню что-то вроде: «Не дури, старичок. Придушу».
– Ты чего творишь, клыкастый? – выскочил вдруг вперед возмущенный Родька. – Чего задумал, а? Покон тебе уже не писан? Слово свое ни в грош не ставишь? Весь род свой волкодлачий опозорить хочешь? Я, случись что, молчать не стану, всем расскажу, какую сын Вернигора подлость учинил! Тебя свои же рвать станут, от семьи твоей шерсти не останется!
– А если ему не поверят, так я подтвержу, – раздался откуда-то сверху, с края оврага, голос дяди Прова. – Всем своим сородичам весточку разошлю, тебе после ни в одном лесу пристанища не будет. Отовсюду погонят, слышь?
– Так, может, все же вернемся в ваш дом и там завершим дело? – спокойно и вежливо предложил Валера. – Разделим найденное и разойдемся в разные стороны. А если повезет, так вовсе в этой жизни больше не встретимся.
– Они правы, отец, – внезапно произнес Ратмир. – Не надо. Понимаю, что это наше наследство, но не надо. Прошу тебя.
– Идем обратно, – из Дормидонта в этот миг словно какой-то стержень убрали, как видно тот, на котором крепилась его властность и уверенность в собственных силах. – Делить наследство мое станем.
Дорога обратно оказалась куда длиннее, чем сюда, поскольку на этот раз леший свои тайные лесные тропы открывать не стал. Видимо, из-за оборотней, которые неотлучно сопровождали нас в зверином обличье, шурша кустами то слева, то справа.
– Слушай, если когда-нибудь случится так, что тебе надо будет с кем-то это чудо оставить, то ты мне позвони, – сказал мне Валера, глянув на Родьку, который в это время жевал молоденькие листочки щавеля, нарванные им непонятно где и когда. – Жизнь – штука такая, сам знаешь. Короче, обещаю, что позабочусь о нем. Он, скорее всего, наши шкуры сегодня спас.
– А мы? – возмутилась Жанна, шедшая рядом. – Мы что, нет?
– Он нас не видит, – подсказал ей Толян. – Ты чего?
– Да я так, из принципа возмутилась, – пояснила девушка. – И потом, он же о нас знает? Мог бы и поблагодарить.
Врать не стану – меня сегодня Родька тоже удивил. Честно скажу, не ожидал от него такого. И готов признать, что иногда был неправ по отношению к своему слуге. Про себя признать, конечно. Вслух нельзя, потому как после он мне вообще на шею сядет. С него станется.
Сундук мы открывали долго. Металл, из которого он был сделан, оказался не ахти, потому словно склеил крышку и основную часть. Пришлось поработать молотком и зубилом, которые отыскались в хозяйстве Дормидонта.
– Надеюсь, содержимое не пострадало, – нахмурился Валера.
– Вот будет сюрприз, если там одна труха, – поддержал его я. – И ведь претензию даже предъявить не к кому.
Сказал – и сразу осекся под несколькими недобрыми взглядами.
Валера откинул крышку, и я облегченно выдохнул. Сгнивший корень так пахнуть не будет, это уж точно. И да, тут лежал всем мандрагырам мандрагыр, это я даже не глядя на него скажу. Один аромат чего стоит, таким минут пять подышишь, и все незамысловатые хвори, вроде насморка или головной боли, пройдут.
– Ого, – все равно вырвалось у меня, когда я увидел это диво золотистого цвета, довольно приличного размера и похоже, что изрядной крепости. – Действительно впечатляет.
– А также навевает определенные ассоциации, – склонилась над корнем Жанна. – Непристойные. Нет, ну правда же похож на мужское достоинство. Толик, скажи?
– Да ну тебя, – отмахнулся от нее таксист.
Еще в сундучке обнаружились какие-то бумаги, причем, судя по их растрепанности и блеклости, относящиеся не к новейшему времени, цепочка с кулоном и нож в ножнах.
– Надеюсь, на вещи, принадлежащие моему отцу, вы претендовать не станете? – спросил у нас Дормидонт. – Или их тоже половинить станем?
– Дела семьи – святое, – с достоинством ответил Валера. – Мне они не нужны. Саша?
– Поддерживаю, – кивнул я. – И даже не стану требовать увеличения своей доли корня за этот отказ. Хотя и мог бы.
– Благодарствую, – буркнул Дормидонт.
– На здоровье, – я изобразил что-то вроде книксена, а после предложил: – Давайте уже распилим корень, да мы поедем. Хотелось бы МКАД без пробок проскочить. Пока шансы на это есть. Минутку только подождите! Валер, машину открой.
Я быстренько сбегал к «Астон Мартину» и достал из рюкзака деревянную линейку, которую вчера купил в супермаркете. Школьную, деревянную, с надписью: «Можга».
– Как обещал, – вернувшись к столу, я показал ее окружающим. – Что? Никто не шутил, реально мерить будем, до миллиметра. Этот корень уникален, другого такого, может, вообще на свете нет. И я не желаю даже сотой грамма лишиться.
И в этот раз волкодлаки мне, похоже, не поверили, причем снова зря. Я сражался как лев, два десятка раз перемерял корень, обсуждая его толстоту на каждом из трех отрезков и так им надоел, что в результате все же умудрился их граммчика на три-четыре нагреть. В свою пользу, имеется в виду. Резали-то моим ножом, другой это диво дивное, может, и не взял бы, вот я его и накренил так, чтобы свою долю на чутулю увеличить. Любава, похоже, заметила мой трюк, но промолчала. И правильно. Клятву это никак не нарушало, я же не орал: «мне положено больше, чем остальным», а просто тихонько выписал себе премиальные за то, что с такими душнилами общался. Хотя тоже все относительно. Весов ни у нас, не у них не было, так что кто тут кого нагрел – еще вопрос. Мой косяк, мог бы и предусмотреть данный нюанс.
И вообще – будь что другое, не стал бы я так изгаляться, разумеется. Но здесь удержаться не смог. Ну и потом, мы же бумаги, кулон и нож им отдали? А может, они тоже цены не имеют.
После дележки мы почти сразу собрались и покинули не слишком гостеприимные пенаты Дормидонта и его стаи. Они для приличия, конечно, предложили нам перекусить, но мы с Валерой, не сговариваясь, от этого приглашения отказались. Когда у тебя в кармане предмет такой ценности, не хочется задерживаться в таком месте, где хоть криком кричи, а тебя никто не услышит. Хочется туда, где людно и полиция есть.
– Но перекусить все же надо, – сказал я Швецову, когда мы выехали с проселка на трассу, где по сравнению с утром машин изрядно прибавилось что из Москвы, что в нее, и отмахали по ней два десятка километров. – Харчи, как мы договаривались, с меня. Хочешь – давай бутеров рубанем с кофе, они у меня в пакете лежат, хочешь – на заправку какую заскочим.
– А давай бутеры, – сказал Валера, съезжая на обочину и выходя из машины. – Надоели эти заправки с их вечными пирожками всех видов и хот-догами. Какие у тебя есть?
– Любые, – я достал с заднего сиденья пакет с едой. – Сыр, колбаса, ветчина. С рыбой только не делал, побоялся, что она на жаре испортится. А травануться рыбой, это, знаешь ли…
– Знаю, – так сказал Валера, что я сразу понял – точно знает. – Чуть наизнанку как-то раз не вывернулся. Брр-р-р! Родион, ты же с нами перекусишь, верно?
– Даже не сомневайся, – хохотнул я. – За стол он всегда первым садится.
Вроде бы недолго мы в лесу были, а день, оказывается, уже перевал на свою вторую половину. Но нас это не сильно печалило, мы с удовольствием ели бутерброды, запивая их сладким кофе.
– Как думаешь, кинулись бы они на нас там, в овраге, если бы Родион не вмешался? – спросил у меня Валера.
– Думаю, да. Но только их не Родька испугал. Нет-нет, ты герой, – успокоил я возмущенно взъерошившего шерсть слугу. – Спора нет. Но после нас они бы тебя все равно поймали. Ты шустрик еще тот, выживать
