class="p1">– Вот за это спасибо, – улыбнулась ей Тома. – Садитесь. У меня ещё остался пирог.
– И кофе, пожалуйста, – попросила Джини. – Я не успела. Потому что я… вот!
Достала из рюкзака альбом с рисунками. Открыла, положила на прилавок, сказала:
– Не удержалась. Взяла такси и поехала. Фотографии предсказуемо не получились, четыре бледных пятна. Но рисунки – тоже свидетельства. Даже такие наброски – четыре штуки за двадцать минут.
– Ну вы даёте! – вздохнула Тома, разглядывая рисунки. Не то восхищённо, не то сердито, не то просто растерянно, поди пойми.
– Шизгара! – оживился музыкальный автомат. – Йо бейба шизгара [64]!
Он конечно имел в виду: «She’s got it, yeah, baby, she’s got it», – но получилась «шизгара». Для русского уха всегда будет «шизгара», как ни крути.
– Я ещё как гот ит! – усмехнулась Джини, дружески хлопнув ладонью по ярко-красному боку. – Не то слово, детка. Спасибо, что оценил.
Зима, что-то ещё
Весь остаток дня Джини рисовала. Нашла в своих закромах стопку картонок, обтянутых холстом, каждая размером с две почтовых открытки, если их вместе сложить. Когда-то купила здоровенную упаковку, сто штук с хорошей оптовой скидкой – для учеников. Сама на этих мини-холстах в жизни не рисовала. Несерьёзный формат. Но сейчас загорелась сделать Томе новогодний подарок. Море нарисовать. Благо есть же эскизы. А цвет я помню, – думала Джини, выбирая из кучи картонку поаккуратней и поровней. – Поди забудь этот совершенно невозможный на севере бирюзовый. И осеннее небо, бледное, голубое, гораздо светлей, холодней и прозрачней воды. И песок золотисто-белый. До сих пор перед глазами стоит.
И Диоскурам, – думала Джини, разбирая запасы акрила. – Им тоже обязательно надо подарок. То есть, два, их же двое. Диоскуры абсолютли прекрасные. Зей ар, бля, вандерфул! Без них бы не было вообще ничего.
И Магде, – вспомнила Джини. – У меня же как раз есть Магдин портрет. Ей понравился. Ну и отлично. Сделаю в цвете ей.
Работа шла легко, упоительно быстро, как в детстве, когда не знала, как правильно, и не особо старалась, ей нравился сам процесс. И сейчас не особо старалась, вернее, совсем не старалась. Это же просто подарки соседям. Им что ни сделай, понравится. Потому что – сюрприз. И чудо, потому что про чудо. Про чудеса, которые с ними тут происходят… с нами. Со мной! И вообще нормальные люди к подаркам не придираются. Они, слава богу, не критики на вернисаже, где наливают недостаточно щедро. Слова дурного не скажут, только «спасибо, красотища какая». Нет у меня задачи создать шедевр.
Этот подход развязал Джини руки. Наконец-то не надо шедевр! В результате море с рыбацкими лодками и Магда с курительной трубкой получились так здорово, хоть себе оставляй. Раньше я так не умела, – удивлённо думала Джини. – Хотя всё я умела, конечно. Но ничего не могла.
Она как-то подозрительно быстро нарисовала море для Томы, Магдин портрет на фоне как бы соседского дома, вид на осеннюю улицу из окна кофейни для Диоскуров; для кого именно, разберёмся потом. Рисовала и думала: надо вообще всем соседям сделать подарки на Новый год. Пусть Артур получит свою весну с маргаритками. И Рута-лисичка-училка… хоть что-нибудь. Интересно, здесь бывают её наваждения? И как они выглядят? Надо Диоскуров спросить. И немцу тоже что-нибудь нарисую. И этому миллионеру, который всем платит за отопление. И… это всё, получается? Так мало соседей? Или ещё кто-то есть?
В тот момент Джини хотелось, чтобы соседей было побольше. Хотя бы пара десятков. Так здорово оказалось подарки им рисовать!
Остановилась даже не потому что захотела курить, а потому что – ну, неприлично рисовать с такой скоростью, как будто кучу халтуры надо завтра отнести на базар. Мысль была совершенно дурацкая, из прошлой дурацкой же жизни, пришла в голову и тут же сбежала оттуда в панике, Джини даже не пришлось её прогонять. Но паузу – раз уж случилась – решила использовать с толком. Кофе, сигарета, балкон. Даже если на улице холодно, за десять минут не замёрзну, – думала Джини, выбирая между пуховиком и пальто.
В итоге выбрала плед. Закуталась, взяла чашку кофе и сигарету, пошла на балкон. Там было тепло, как летом. Как у них называется короткое лето, которое среди зимы наступает? Такое короткое слово, на «ф» начинается. А, точно, ферсанг.
Сидела, пила кофе, курила – на балконе, летним вечером, в декабре. И как-то даже не удивлялась, устала. То есть, удивляться устала, а так – нет. Только отставив пустую чашку, заметила наконец, что снаружи творится странное. Не просто очень странное, как сегодня весь день творилось, а прямо совсем. СОВСЕМ! В темноте за деревьями и гаражами устремились к небу высоченные башни, не гладкие, а сморщенные, как губка, или как шляпки сморчков. И по форме они были похожи на не в меру вытянувшиеся грибы. Джини насчитала семнадцать штук, но башен было гораздо больше, просто в темноте особо не разглядишь. Не то соседний сквер у нас так теперь выглядит, не то какой-то марсианский спальный район.
Вообще ни в какие ворота, – ошеломлённо думала Джини. – Настолько другая планета, что непонятно, как и чем я тут дышу. Надо позвонить Диоскурам, спросить их, что происходит. Пусть меня как-нибудь успокоят. Скажут, что всё скоро закончится. Ну или просто хоть что-нибудь скажут. Например, извинятся за доставленные неудобства. Страшные штуки какие! Я так не могу.
Но она не схватилась за телефон, а побежала в комнату за альбомом. И больше всего на свете боялась, что странные башни исчезнут, пока она ищет в рюкзаке карандаш. Однако башни любезно её дождались. Джини сделала два наброска, без особых подробностей, всё-таки очень темно. Башни исчезли, пока она перелистывала страницу в альбоме, причём затянутое тучами чернильно-серое зимнее небо и разноцветные окна домов на соседней улице выглядели так естественно, что если бы не рисунки, Джини решила бы, что никаких башен-сморчков на самом деле здесь не было, просто задремала, сидя на табурете, после трудного, счастливого и очень странного дня. И сон увидела соответствующий, другая планета из хир, бля, как Юджин-Диоскур говорил. Но вряд ли я во сне рисовала свой собственный сон, – с сомнением думала Джини. – Не настолько же я лунатик. Хотя…
На этом месте Джини наконец осознала, что замёрзла как цуцик. Смешное слово, папа так иногда говорил. Закончилось лето, ферсанг, или как оно называется, когда за гаражами вырастают башни-сморчки. Забрала альбом и чашку, вернулась в квартиру. Взяла телефон, посмотрела время. Начало одиннадцатого. Наверное, уже поздно звонить Диоскурам. Ладно, какого чёрта. Можно в
